С этим я справлюсь

Я подошла к нему, он наклонил голову. Честно могу сказать, ближе мы друг к другу не подходили с тех пор, как вернулись домой. А доставать ресницу – это что смотреть кадры, снятые крупным планом. Твои глаза смотрят в глаза другого ближе, чем при объятиях. Для меня это оказалось ещё труднее потому, что незанятую руку деть было некуда, и пришлось положить её на теплое плечо Марка, и к тому же тело мое касалось его.

Стоя рядом с Марком, я чувствовала себя так, словно тоже не одета. У меня возникло ощущение, что так оно и есть.

Выловив ресницу, я поспешно отошла; голова кружилась, дыхания не хватало.

– Вот и все. Пара пустяков.

Он взял у меня платок. Я пошла к двери.

– Марни.

– Да?

Он улыбнулся мне.

– Спасибо.

Я скатилась по лестнице, спряталась в кухне и несколько минут пыталась справиться со своими чувствами, выбросить их из себя. Потом направилась к Фьюри, и тут поняла, что иду без яблока. Но это уже не имело значения, на этот раз он подошел ко мне, словно ягненок.

Я носилась верхом до вечера и опоздала на ужин. Весь день я чего-то боялась. Накатила такая тоска, хоть волком вой. Вот и нечто новенькое для Роумэна, пусть разгадывает.

Тоска не проходила всю неделю, снились такие сны, что всем психиатрам Лондона работы бы хватило.

В среду я поехала повидать маму. Оказалось, я успеваю обернуться за один день, а оправдание придумала, что нужно кое-что решить на ферме с Гарротом.

Мама выглядела гораздо лучше. Соседи приличные, – сказала она, и дом вполне устраивает. Я вдруг почувствовала раздражение, наверное от непрошедшей тоски. Хорошо ей тут жить на мои денежки и даже не задумываться, откуда они берутся. Потом вспомнила, каково ей было четыре года назад, и как деньги все переменили.

Она надулась, когда я не осталась даже на ночь, только спросила о мистере Пембертоне и едва расслышала мой ответ, что все как обычно. Сразу после чая, пока Люси мыла посуду, я спросила:

– Мама, а когда папа умер?

– В пятьдесят шестом году. А что?

– Да просто интересно. Я тут подумала, что совершенно этого не помню. Не помню, кто сказал об этом, и вообще как это было.

– Но как ты можешь помнить? Тебе тогда было всего шесть лет. Почему ты должна что-то помнить?

– Но многое другое я помню. Помню, как приезжал дядя Стивен, когда мне было пять, и привез пару отделанных варежек на меху. Помню девочку соседку…

– Человек одно помнит, другое забывает, обычное дело. Но если хочешь правду, я несколько месяцев ничего тебе не говорила, – боялась расстроить. Думала, Марни не нужно знать. А потом это уже не произвело на тебя никакого впечатления.

Я заерзала на стуле.

– А когда в пятьдесят шестом это произошло? Мы уже жили в Сангерфорде? Мне кажется, я помню, как на Рождество он подарил мне коробку шоколадных конфет. И ещё миндаль в сахаре.

– Подожди, – мама поднялась, опираясь на палку, заковыляла к комоду за своей старой черной сумкой и стала перебирать какие-то древние бумаги.

– Я уже много лет не видела его фото, – сказана я. – В Плимуте у нас все время стояла на камине, помнишь?

– Здесь есть одна такая же, только без рамки.

Я смотрела на лицо, но оно оставалось чужим, потому что я знала только фотографию. Он нисколько не был похож на того, о котором я рассказывала Роумэну. Светлые, жидкие, коротко стриженные волосы, круглое лицо, светлые маленькие и, как мне показалось, насмешливые глаза. И он был молод. Мама постарела, а он остался молодым.

– Сколько ему здесь?

– Около тридцати.

– Можно мне взять или она у тебя единственная?

– Возьми, если не потеряешь.

Тут вошла Люси с какими-то тарелками, и я поспешно сунула фото в сумку. Но потом, когда Люси опять вышла, спросила:

– Мама, а как звали врача? Помнишь, который не помог тебе с ребенком?

– Зачем тебе? – удивилась она. – Что все это значит? Гленмор его звали, прости его Господи.

– А со мной все было в порядке? – поинтересовалась я. – Я родилась без осложнений?

– Конечно, ты вообще не доставляла мне никаких хлопот. Пока тебе не исполнилось десять. Вот тогда началось. Тебе пришлось водиться с такой компанией… Что с тобой сегодня, Марни? Что за вопросы?

– Не знаю. Иногда мне кажется, что я немного странная.

– Странная? Благодари Бога, что ты не такая, как другие девушки. Вешаются на мужчин, охотятся за ними, красятся без меры. Да ты трех таких стоишь, Марни, и никогда не думай иначе. Ты такая умная… и такая добрая.

– Ты тоже была не такой, как другие?

– Я очень хотела чего-то добиться в жизни, – может, чуточку сама по себе. Твой отец говаривал бывало, что для него я слишком хороша. Но я никогда не была такой умной, как ты, милая.

– Не уверена, что хорошо быть слишком умной, – сказала я.

В воскресенье за завтраком Марк спросил:

– Как тебе не наскучат эти вечеринки с покером?

Я чуть не подавилась.

– Какие вечеринки?

– Покером, на который ты ездишь к Терри.

– Ты что, следил за мной?

– И не думал.

– Тогда откуда…

– Я как-то спросил Донну Уитерби, как здоровье её мамы, и она ответила, что та и не болела. Потом нетрудно было узнать остальное.

Я разломила кусочек торта.

– Почему мне нельзя пойти, если хочется?

– Весь вопрос в том, зачем лгать мне.