Рядом с иконостасом что-то загремело. Все обернулись на шум. Вадим сунул руку в карман и быстро отскочил в угол-землянки. Открылась дыра в стене, из нее вывалилась женская фигура в холщовой измятой и затасканной рубахе. С полу поднялась баба с заспанными глазами на отекшем лице. Она с недоумением посмотрела на сборище. Потом спросила:
- Матушка, пойдем сегодня молиться?
- Нет, Марьюшка, иди к себе и одна помолись.
Марьюшка потерла глаза кулаком, с обидой оглядела присутствующих и полезла в дыру.
Вадим расхохотался. Старец растерянно моргал глазами. А Елизавете хоть бы что.
- Эта дева - блаженная, верующие почитают ее ясновидящей.
- Хватит о деве, давайте о деле, - скаламбурил шпион. - Ты, Софрон, что там у нас обещал? - спросил Вадим своего оруженосца.
- Что обещал, все сделал честь по чести. К своим вас привел? Привел! Укрытие нашли? Нашли. И дальше не моя забота.
Старец оправился от смущения и требовательно глянул на Елизавету. И она смиренно заговорила:
- Места наши безлесные, голые, схорониться негде, вот и прозябаем в подземельях. Никому из мужского пола глаз нельзя показать на белый свет. Куда пошлешь хоть бы того же Софрона? Враз схватят и заточат за решетку. А посодействовать вашему благородному делу надо... Думала я, думала и надумала: есть у меня на примете один человек вам в помощники. С виду он, правда, неказистый, плюгавенький, можно сказать, боязливый до крайности, зато смышленый да хитренький.
- Кого, мать, прочишь? Что-то мне невдомек, - проговорил старик.
- Афанасия, что у Евдокии укрывается. Подойдет!
IX
С Афанасием Елизавета толковала о православной вере. А он сразу начал спорить.
- Ваша вера не православная, а противная закону божию. Я ведь в таких делах разбираюсь: десять годов, пока не забрали на войну, отслужил в храме' псаломщиком. Святые Александр Невский и Дмитрий Донской с оружием в руках защищали Русскую землю от иноземных захватчиков, а вы? Немцам родную землю отдать собираетесь!
- Так ведь святые защищали землю православную от язычников, а теперь кого защищать? Мы молимся за освобождение земли православной от безбожной власти, от слуг антихриста.
- Насмотрелся я, как освободители измываются над народом, над стариками, над женщинами и малыми детьми! Они не разбирают, кто верующий, кто безбожник. Разве можно именем бога прикрывать самые страшные преступления? В священном писании сказано: нет власти аще не от бога. Разве Советская власть мешает кому в бога веровать и молиться? Есть храмы открытые - молись на здоровье. А вы в землю, как тать, зарываетесь. Кощунствуете, святыми мучениками себя выставляете. Нет, мне ваша вера претит, как русскому человеку.
- Ты, русский человек, чего же удрал с фронта, почему не защищаешь свою власть?
- Слаб человек. Верите ли, Елизавета... как вас по батюшке?
- Одно у меня христово имя - мать Елизавета, а в миру была Екатерина.
- Верите ли, мать Елизавета, ненавижу фашистов, признаю Советскую власть законной от бога, а вот духу, чтобы голову сложить за родную землю, не хватило. Трус я, жить охота, не мог преодолеть страха.
А ведь воевал бы не хуже других: военное обучение шло у меня успешно, боевую технику, что касается теории, знаю назубок, в строю, правда, не отличался - телосложением не вышел. Самого себя презираю, но теперь уж нет дороги назад, пропал, придется до конца дней своих скитаться под чужим именем.
Благо одинокий я. Вот немного отрастут волосы, и пойду странствовать. Только документиком обзавестись. Не гоните меня пока, ради бога. Что-то хозяюшка .со мной неласкова, не выгнала бы?
- С чего ей ласкаться к тебе? Ладно, упрошу я ее, чтобы подержала пока. Все мы гонимые, и помогать другу сам бог велел. Может, и ты, Афанасьюшка, нам когда пособишь.
Дуня рассказывала Ивану Петровичу.
- Афоня у меня совсем прижился, даже в подполье себе ухоронку сделал. Из старых досок, что валялись на чердаке, отгородил куток, соломки подостлал и чуть что-в подполье. Смех один.
- А ничего за ним подозрительного не заметила?
- Я ведь, Иван Петрович, дома не жила: то у Макаровны, то в Куйме. Да и как я услежу за ним? Не могу же я один на один с мужиком жить, какой бы он там ни был. Лизавета с ним разговаривала. Она чтото хитрое задумала. На днях спрашивает: "Авдотьюшка, что бы ты сказала, кабы я тебе еще одного мужчину определила на постой?" Я подумала, что любопытно бы узнать, о ком хлопочет Лизавета, а сама не решилась прямо ей ответить и сказала: "Ты что, хочешь меня совсем выжить из дому? Не могу же я с мужиками жить, грех-то какой! Ведь я тоже не деревянная". Старица меня успокаивает: ничего, мол, худого от человека не будет. Я отвертелась от прямого ответа, а она велела подумать.
- Тебя она ни в чем не подозревает?
- Вроде бы незаметно. Я бога беспрестанно поминаю, а главное дело сомнения наивные высказываю. Лизавета меня убеждать начинает, а я поддаюсь ее уговорам.
Киреев слушал внимательно и одобрительно кивал.
- А как же мне быть с тем мужиком?
- Пусти, а сама скройся на время.
- А кто же следить за ними будет? Такого натворят, что потом...