С ярмарки

Положение нашего юного героя становилось печальным. Похоже было на то, что ему предстоит снова испытать все прелести голода. Со стесненным сердцем сел он за стол и написал отцу в Переяслав длинное и весьма красноречивое письмо. Красноречие, можно сказать, вывезло его: при помощи красноречия можно много написать и очень мало сказать… Только к концу письма он закинул словечко насчет того, что охотно съездил бы домой, будь у него немного мелочи на дорогу…

Вскоре от отца пришел денежный пакет, в котором было несколько рублей и письмо с предложением поторопиться и приехать как можно скорей, потому что в одном городе близ Переяслава открылась вакансия казенного раввина и что у Шолома есть все шансы занять эту должность. Письмо заканчивалось следующим изысканным древнееврейским оборотом: «Торопись, торопись! Лети стрелой! Лети, как на крыльях орла! Торопись, не опаздывай! Приезжай, и да сопутствует тебе удача!»

78. Выборы

Как выбирают казенного раввина. – Прежний лубенский раввин – старый знакомый нашего героя. – Нахман Каган покровительствует юному кандидату. – Герой произносит речь и производит прекрасное впечатление. – «Поздравьте, избран единогласно! » – Чудо молодого священника. – Приезд в Переяслав, омраченная радость. – Герой дает себе слово не быть таким, как все.

Лубны – вот название города, который пожелал заиметь нового казенного раввина.

Слово «пожелал», как вы можете понять, употреблено здесь для литературного оборота. Город так же желал казенного раввина, как желают, к примеру, могильщика. Ведь институт казенных раввинов, собственно говоря, излишен. Он навязан правительством русским евреям, и им приходится с ним возиться, как если бы он чего-нибудь стоил. Любопытнее всего, что казенный раввин не назначается непосредственно властью для опеки над евреями, его должна избрать еврейская община. Однако выборы эти вынужденные, навязанные сверху. Начальство предписывает общине собраться там-то и там-то в такое-то время и избрать казенного раввина. Тут появляются кандидаты. У каждого кандидата свои сторонники, и каждая сторона пользуется своим оружием и своими средствами для завоевания публики. У одного сильная протекция, второй действует с помощью денег, третий – рюмочкой. Никто не дремлет. Город кипит, клокочет. Народ горячится. Словом – на еврейской улице праздник: выбирают раввина; баллотируют, опускают шары – жизнь бьет ключом. Иногда это тянется неделями, а порой и месяцами.

Для наблюдения за выборами, для того, чтобы, упаси бог, не было злоупотреблений при подсчете шаров, на место присылается «кокарда». Но самый настоящий кавардак начинается после выборов. Так как выборы должен утвердить губернатор, то в губернское правление летят доносы и жалобы со стороны отвергнутых кандидатов. И если выборы кассируются, то вся история начинается сначала: новые кандидаты, новые выборы, а затем снова доносы и снова кассации.

Среди лиц, выставивших свои кандидатуры в раввины в городе Лубны, был и прежний раввин – сын учителя Мойше-Довида – Шимон Рудерман, тот самый, который, если вы помните, когда-то в Переяславе чуть не крестился и которого евреи вызволили и отослали в житомирскую школу казенных раввинов. Этот раввин, видно, пришелся не по вкусу в Лубнах. Община ждала выборов, как избавления. Лубенские евреи не знают никакой политики и никаких фокусов. Если человек им нравится, они ему говорят напрямик: «Ты нам нравишься». Когда человек не нравится, они говорят ему попросту: «Иди с богом! Ты нам не нравишься…» Раввину Рудерману они уже давно сказали, и без обиняков, что он может искать себе другой город. А чтобы он не подумал, будто с ним шутки шутят, они уступили другому его место в синагоге, и когда он пришел в субботу молиться, ему негде было присесть, и он вынужден был всю молитву простоять на ногах.

В следующую субботу он явился с полицией и силой занял свое место у восточной стены. Можно себе представить, какой это произвело эффект. Событие это стало достоянием гласности. Помимо того, что вся история была описана в газете «Гамейлиц», редактор Цедербаум прибавил еще от себя петитом «Примечание редактора», которое заняло втрое больше места, чем сама корреспонденция. В нем он воздавал должное как самому раввину, так и публике, распекал их за оскорбление святыни, за то, что они допустили в божью обитель полицию. Закончил он свое примечание несколькими притчами, цитатами из библии и выдержкой из сказания об Эсфири: «Позор нам и поношение…» Цедербаум, упокой господи его душу, на это был мастер!