С историей на плечах

Назад мы возвращались медленным шагом, с успокоенным пониманием, что жизнь налаживается.

Старый город, самый центр Таллина, поражал разноцветием афиш и витрин, всевозможными оттенками серого, коричневого и карамельного на стенах классических европейских домов, выстроившихся в непрерывную линию, как бы сросшихся боками, реконструированных и заживших современной жизнью. Это была не теснота, а нечто большее, нечто сверх ее. Это было полное отсутствие незанятого пространства, лишнего, способного приютить еще хоть что-то, не касающееся пешеходов.

Ощущение необычного полуночного края не покидало. Того самого колдовского края, где по милости Йонаса Ли поселилась волшебная рыба и в стране солнечного заката, придуманной Сигфридом Линдстрёмом, под песню мельничного колеса Густава Сандгрена, волшебная птица Анны Валенберг дарила королю алмазы. Этими просторами когда-то дышал Туве Янссон и тут жил его Хемуль, который любил тишину, а также герои Андерсена и Линдгрен, знакомые с детства.

Несмотря на будний день на улице еще было много гуляющих, и все они казались безмолвными фантомами в зеркальной северной тишине, струящейся откуда-то с небес вместе с рассеянным призакатным светом.

Но город, сколь бы ни поражал игрушечностью и живописностью, не был хитроумной картонкой из театра теней или макетом из мастерской архитектора, не был восковым изделием из музея мадам Тюссо. Он дышал и жил по-настоящему. То тут, то там слышались тихие скрипы, хлопанья, открывались старинные двери подъездов, припрятывающие в сумраке своих зевов внутренние лестницы, и зажигались домашние огни — люди возвращались с вечерних моционов и их силуэты отчетливо рисовались на фоне незашторенных окон.

Говорят, что мир ветвится и множится в восприятиях людей. Нельзя не поверить в это, видя наш пример. После кофе я чувствовала бодрость, желание дольше вдыхать воздух этой экзотики, пройтись по любимым улочкам, полюбоваться белой ночью. А Игоря Ивановича, наоборот, от двойной порции коньяка, выпитого на голодный желудок, развезло и клонило в сон. В счастливом ощущении праздника я забыла о досадности, ждущей нас в номере, где еще предстояло устраиваться со вторым спальным местом. Интерес же моего спутника сосредоточился именно на том, чтобы прийти пораньше, пока дежурная не уснула, и попросить у нее раскладушку.

Но даже при этом, при этих подлунных докуках на него тоже просветляюще подействовали чары средневековья, усиленные магией белой ночи. Вдруг он остановился.

— Слушайте, я не могу спать у вас в номере! Какая чепуха! Это невозможно. Я храплю во сне.

— Мне бы тоже не хотелось... — я проглотила конец фразы, полагая, что сказала и так достаточно много. — Если не ограничиваться шоколадкой и заплатить сумму суточной стоимости номера, то можно в свое пользование получить диван, на котором отдыхают дежурные. Ну, или ту же раскладушку, поставленную где-нибудь в бельевой комнате, в кладовой, в бытовке. Есть же у них что-то подобное. Только заодно обязательно договоритесь, чтобы эта дежурная передала вас своей сменщице!

На этот раз на переговоры герой проблемы пошел сам и все устроил отлично. Он получил раскладушку и право проживания в гардеробе, как выразилась дежурная. Как по мне, так гардероб не тянул выше звания комнаты кастелянши, зато там был умывальник, избавляющий меня от некоторых неудобств и нежелательных вторжений в номер.

Преодолев проблемы утра и беготни по парикмахерским, суету сборов на праздник, покупку цветов и прочее, едем к месту чествования юбиляра. Сначала идем пешком по Пикк Ялг (в переводе с эстонского это «длинная нога»), самой старой улице Таллина, осиливая ее от конца к началу, потому что она начинается с Нижнего города и ведет наверх, к Тоомпеа. Мы же идем в обратном направлении, к выходу из старого города. Дальше едем. Сами, общественным транспортом. Троллейбус покидает окраину старого города и устремляется к городскому району Нымме. Мы смотрим в окно на расположенные поодаль друг от друга коттеджи и многоквартирные здания, прячущиеся в бору. Но вот редеет сосняк, и взору открывается новый жилой район. В какой-то мере я уже могу быть экскурсоводом:

— Это начинается Мустамяе, «Черная гора», — я тут же отмечаю в голосе нотки причастности, гордости за что-то свое, и эти притязания души кажутся мне самой и смешными и приятными одновременно. — Старейший жилой район Таллина. Известен тем, что отсюда начиналось крупнопанельное строительство жилья в Эстонии. Это было в начале 60-х годов.

— Так Мустамяе именно в этом смысле старейший район?

— Ну нет, — я задумываюсь... вспоминая Днепропетровск, ища аналогии. — На самом деле, пожалуй, застраивать начинали именно старые окраинные кварталы, как и у нас. Самые старые. А жилмассивов как таковых тогда еще не было. А вот с него начали формироваться, — и я удовлетворенно продолжаю: — Крупнейший по количеству студентов вуз — Таллинский политехнический институт, куда мы едем, находится как раз между двумя этими районами: Нымме и Мустамяе. А после Мустамяе появились жилые массивы в Хааберсти, Кельдримяе, Ласнамяе.