С. Ю. Витте

Таким был С. Ю. Витте в то время, когда он начинал тихо, скромно свою служебную карьеру в Петербурге. Круг его знакомых был небольшой, он создался для него в гостиной Вышнеградского, и я помню, как один из моих близких приятелей, прелестный поэт Майков, в самых восторженных выражениях высказывал свое очарование прелестями ума Витте. Но, как беспристрастный летописец, я должен сказать, что эти умственные прелести Витте исходили от ума, в котором слышался самородок. Он не был самородком в области его знания железнодорожного дела, ибо не для нас, профанов, а для людей, знающих это дело, он являлся в полном смысле слова ярко образованным практикой, мышлением и знанием авторитетом, но в то же время в нем слышался недостаток государственного образования. Он очень слабо владел французским языком, совсем не знал немецкого и с европейским умственным миром был знаком только посредством нескольких переводных отрывков, а литература, кроме научной и его специальности, литература всего образованного мира и русская, мир искусств, знаний истории – все это было для него чужое и очень мало известное; и если, невзирая на это, люди образованные и умные испытывали удовольствие от беседы с ним, то это доказывало, как даровит был природный ум Витте.

Но тем не менее, как бы даровит ни был его ум, эти крупные пробелы в его образовании сказались после, когда он занял высокое положение в государственной иерархии и должен был из специалиста-техника превратиться в государственного человека. Сознавая нужду в государственном образовании не только русском, но и европейском, он стал урывками заглядывать в книги, но дело служебное лишило его времени для этого государственного образования, даже русского, и когда много лет спустя, после блестяще пройденного им пути министра финансов, ему пришлось играть первую роль на сцене государственного управления, его большой ум, его дарования, его энергия не могли помешать отсутствию политического европейского образования и недостаточному знанию России, являться непобедимыми препятствиями к успеху в его новой государственной деятельности.

Так мирно и спокойно предавались мы беседам до 1892 года. В начале этого года петербургские сферы, в которых произносилось имя Витте, вдруг расширились благодаря тому, что стали ходить толки об уходе с должности министра путей сообщения Гюббенета и в преемники его стали прочить Витте. Прежде всего об этом заговаривать стал Вышнеградский. Гюббенет был хороший и честнейший человек, но государь, как мне пришлось узнать из его уст, находил его недостаточно энергичным и твердым в исполнении той задачи, которую он хотел на него возложить, – очистить ведомство от некоторых деятелей, которых он считал, на основании ему известных данных, ненадежными. По этому поводу государь заговорил с Вышнеградским, и Вышнеградский ему высказал мнение, что Витте, несмотря на его сравнительно молодой возраст, мог бы быть ему чрезвычайно полезным как знаток железнодорожного дела и как крупный административный ум. Затем, после разговора, государь спрашивал меня, знаю ли я Витте. Я ему высказал свои впечатления и прибавил, что, невзирая на то что я искренно уважаю Гюббенета, мне представляется, что ему уже не по силам предпринимать какие-либо коренные изменения в деле и в личном составе, а Витте, благодаря своей энергии, своему знанию и своей молодости, представляется мне способным исполнить то, чего нельзя ожидать от Гюббенета. Вскоре я узнал от Вышнеградского, что на докладе государь ему сказал о своем намерении назначить Витте на место Гюббенета. И действительно, вслед за тем появилось назначение Витте управляющим министерством путей сообщения, а с Гюббенетом государь расстался с самыми добрыми чувствами и назначил его членом Государственного совета.