С. Ю. Витте

Витте помертвел. Именно это выражение употребил он в одной из бесед с Вильгельмом в одну из своих заграничных поездок. Поняв, откуда надвигается гроза (Вильгельм, в ту пору недовольный мерами Витте в экономическом содружестве России и Германии, хотел его свалить), Витте решился на опасный, но радикальный шаг.

Нашим финансовым агентом в Берлине был в ту пору Тимирязев – впоследствии министр и банкир. Тимирязев был обласкан Вильгельмом и подробно информировал Витте о настроениях берлинского двора. Собственно, в этом и состояла его главная роль. Шифрованной телеграммой Витте вызвал Тимирязева, привез в автомобиле в свой дом и запер на ключ в одной из отдаленных его комнат (кажется, в кладовой). И началась работа. При закрытых от всех дверях, при свече Витте диктовал своему подчиненному доклад самому себе. В этом подложном документе Тимирязев распространялся о ненависти Вильгельма к временщику, слишком яро защищавшему интересы России, и доносил, что, по сведениям Вильгельма, положение временщика непрочно – он надоел царю. Все это было уснащено указаниями на надежды германской индустрии на лучшие условия предстоявшего торгового договора, якобы невыгодного Германии в тех рамках, кои проектировал Витте. Доклад был составлен с мастерством, присущим Тимирязеву, датирован задним числом и помечен Берлином. Обед и завтрак Витте сам приносил в кладовку, сам отвез своего сообщника на вокзал, усадил, расцеловал и обещал в будущем министерский пост.

Посланный к царю доклад возымел ожидаемое действие. С надписью: «Охота Вам, Сергей Юльевич, верить всяким сплетням? Работайте на пользу России», – он был возвращен Витте, положение коего вновь упрочилось. Но предупрежденный временщик решил связать своего повелителя узами более прочными, чем экономика. Витте решил перенести свое влияние на внешнюю и внутреннюю политику России. <…>

* * *

<…> [16 августа 1903 г. С. Ю. Витте] был экстренно вызван к царю в Петергоф с просьбой привезти с собой управляющего Государственным банком Плеске. В этот день я был в Царском. Звонок телефона. Витте говорил из Петергофа.

– Выезжайте немедля, встретьте на Варшавском вокзале.

Витте вышел из своего вагона вместе с Плеске. У Плеске был вид сконфуженный, у Витте – крайне возбужденный. Отойдя в сторону, он ударил себя по колену и сделал вульгарный жест, каким выражают насильственное удаление.

– Выгнали…

Больше он говорить не мог. Но в автомобиле, по дороге на свою каменноостровскую дачу, он сипло, почти по-мужицки ругался. Подъезжая к даче, однако, взял себя в руки.

– Ну, что ж… Председатель Комитета министров – тоже птица… Классом выше… Шитья на мундире больше… Мерзавцы!

С этим застывшим на его мокром рте словом он пошел к жене, а я – в его крошечный кабинет. Через четверть часа он вернулся значительно успокоенный.

– Ну, вот… Свершилось… Но, как всегда, удар в спину… Его величество верен себе… Огладит и вонзит нож… Так будет и с Россией… Со всеми… С Безобразовым, с Плеве… Я знаю, что этого мерзавца убьют. Но если этого не случится, его, как и меня, выгонят…

Я старался направить его мысли в другую сторону.

– Но почему же назначили Плеске? Божья коровка…

– Такая им и нужна…

– И в такое время…

– Что им время, что им история, что им Россия? Выигрышная партия в теннис вознаграждает за Ляоян и Мукден. Камарилье нужны всё новые люди, чтобы их возвеличивать и свергать, обделывая свои делишки. Уж если они сломали шею Оболенскому…

– Как? И он?

– Назначен начальником Кабинета его величества. Почетная отставка, как и моя…

После лихорадочной прогулки по кабинету он продолжал:

– Хотите знать, чего мне стоит этот человек?

Сорвал вицмундир, рванул рубашку и показал тело, покрытое крупными, в пятак, черными пятнами…

– Вот что со мной сделал его величество…

* * *

После убийства Плеве и неудачных попыток Витте наследовать своему врагу на посту министра внутренних дел[95] я как-то заглянул на Каменный остров. Витте доживал лето на своей министерской даче. Я застал его садящимся на жирного коня. На нем была форма шефа пограничной стражи (сохраненная за ним): мундир с генеральскими погонами, рейтузы в обтяжку, ботфорты. В этой форме я его видел впервые. И впервые я видел его столь сияющим. Даже после первого назначения своего министром и после всех своих побед над супостатами вишневые глаза его так не сияли, а влажный ротик так не улыбался. Затянутый в форму, он казался располневшим. Неуклюжая фигура его и длинные «коровьи» ноги в маскарадном костюме были несколько смешны. Но всадник, видимо, наслаждался собой, и буцефал, слегка согнувшись под его тяжестью, был доволен. Собрав поводья и приняв позу, глядя на меня сверху вниз, он заговорил своим сиплым говорком:

– Ну что? Прав я был? Возмездие следует по пятам за каждым из нас… Я рад назначению Мирского… Мы – приятели… Но Мещерский сыграл двойную роль… И это ему не простится…

– В чем же?

– За Штюрмера хлопотал. А меня уверял… Ну, это прошлое… Я рад, что меня минула сия чаша. Мирского мне жаль. Он слишком порядочный человек. И не волевой… Разве такой нужен его величеству с камарильей? Увидите…