С кем ты и ради кого

Он так и остался стоять у тумбочки. Один в пустой казарме среди воцарившейся тут тишины. Впрочем, тишина была недолгой. Где-то завыла сирена. Ее звук ворвался через открытые окна, заполнил все пространство от пола до потолка. Раскрытыми парашютами влетели в глубину казармы белые оконные занавески. Хлобыстневу стало жутко. Сирена выла и выла с маленькими паузами, от этого звук ее множился, казался хором десятков сирен, пытавшихся перекричать друг друга, перекрыть рокот самолетов, шум выстрелов. Да, да, это были выстрелы, дневальный все явственней улавливал их сквозь общий гул, нараставший с каждой минутой. Но и этот шум скоро был задавлен громадой новых. Уже ухали тяжелые взрывы. Один, другой, третий… Все ближе, ближе, где-то совсем рядом.

Не зная, что делать, Хлобыстнев кинулся закрывать окна. В эту минуту одно из них хлопнуло с такой силой, что обломки стекол ударились о противоположную стену. В общем грохоте это произошло совершенно беззвучно, и дневальный удивился тому, как тихо могут биться двухметровые стекла. Он даже подумал, не показалось ли ему это, но кровь залила его иссеченное осколками лицо. Он перестал видеть.

Тут чьи-то руки легли на плечи Хлобыстнева, и он почувствовал, что его, как слепого, куда-то ведут. Он никак не мог понять, что происходит, и покорно двигался туда, куда влекли его властные руки.

— Скорей, скорей, — услышал он у самого уха голос Браги.

Они были уже за порогом казармы, когда стены ее, сверху донизу раскроенные силой фугасного взрыва, рухнули.

Небо было исполосовано трассирующими пулями. Самолеты со свастикой шли на небольшой высоте. Это Хлобыстнев уже отчетливо видел: Брага подобрал кусок белой занавески и осторожно, выбирая осколки стекла возле глаз раненого, делал ему перевязку.

— Что это, товарищ старшина?..

Слова его потонули в грохоте новых взрывов. Брага, схватив за руку Хлобыстнева, бросился с ним в придорожную канаву. Через минуту они поднялись и двинулись в сторону леса.

Они бежали по смятой множеством ног, полегшей траве, которая тысячами зеленых стрелок указывала дорогу к сборному пункту бригады.

На бегу, чертыхаясь и оборачиваясь, чтобы еще раз взглянуть на полыхавший городок, Брага крикнул Хлобыстневу:

— Ну вот, кажись, и началось…

— Неужто? Просто так, без всякого объявления?

— Шандарахнули сразу из всех калибров. Какое тебе еще объявление нужно?

Они добежали до леса в тот момент, когда бригада построилась для марша. Отдавались последние распоряжения. К аэродрому дорогой сейчас не пробраться. Двигаться нужно лесом, но быстро, очень быстро.

Марш-бросок… Сколько раз уже совершали его парашютисты от казарм до аэродрома, от аэродрома до казарм! Сколько пролито пота, сколько белых заплат из соли сверкало на зеленых плечах гимнастерок! И вот снова марш-бросок. Но таких еще не было. В конце тех, прежних маршей, какими бы трудными они ни оказывались, солдата ждал отдых. Пусть короткий, быстротечный, но обязательно полный отдых всем. А теперь?

Никогда еще дорога к самолетам не казалась Хлобыстневу такой бесконечно длинной, как сегодня. Повязка на каждом шагу сползала со лба, закрывая глаза. В раны на лице проник пот, и остановленное Брагой кровотечение началось с новой силой. Хлобыстнев бежал самым последним, низко наклонив голову, временами почти теряя сознание, бежал, выставив вперед руки, однако ветви деревьев все равно больно хлестали по лицу.

Передышка наступила только перед самым аэродромом. Но лучше б не было такой передышки. На опушке леса, почти вплотную примыкавшего к летному полю, десантники залегли в траву и глазам своим не поверили: аэродрома и самолетов больше не существовало…

Поборцев вместе с другими командирами, осмотревшись, поднялся и направился к летчикам, безмолвно стоявшим возле края одной из воронок.

На аэродроме редко бывает тихо, но такой жуткой тишины, какая наступила тут сейчас, вообще никогда еще не было. Скрежет рваного дюраля на ветру делал тишину еще более зловещей и грозной.

Когда солнце поднялось над лесом, из соседней деревни пришло несколько тракторов. Шум моторов как-то сразу приободрил людей. Словно подчиняясь единой воле, без всякой команды на поле стали появляться десантники. Обломки самолетов оттаскивали в сторону тракторами, засыпали воронки. Парашютисты и летчики стали землекопами. Поборцев и другие командиры работали вместе со всеми. Даже раненый Хлобыстнев нашел себе дело. Когда Поборцев увидел его в белых бинтах, он немедленно подошел к нему.

— Где это вас?

— Там еще, — махнул рукой тот.

— В казарме, товарищ старший лейтенант, — пришел на помощь Хлобыстневу Брага. — У тумбочки.

— Как себя чувствуете?

— Нормально, — ответил Хлобыстнев, запрокинув голову так, чтобы повязка не мешала ему видеть командира.

Кровотечение прекратилось, и раненый чувствовал себя действительно лучше.

— Буду работать, как все.

— А не тяжело?

— Обойдется.

— Ну что ж, тогда вам задание: пойдете в Песковичи, обследуете там все и доложите. С вами пойдет Кузнецов, хотя его тоже немного царапнуло. Найдите его и отправляйтесь.