С ключом на шее

Хватаясь за бок, она выбегает на пустырь за Янкиным домом. Над глинистыми рытвинами с воплями кружат чайки – Янка с Филькой вспугнули их, пробегая мимо помойки, и теперь чайки бьются в истерике; только два поморника сидят на куче вываренных костей, огромные, спокойные и опасные, как птеродактили. Янка с Филькой бегут на Коги, снова бегут на Коги, и Ольге остается только бежать вместе с ними. Она догоняет их под птичьи крики, и хриплое дыхание дядь Юры леденит ее спину. Краем глаза она видит, как по дороге ползет мусорка, движется со стороны моря, – почему? что она там делала? все свалки с другой стороны города. Янка с Филькой выскакивают на обочину, и мусорка останавливается, перегораживая им путь. Ольга стонет от отчаяния. Янка с Филькой мечутся вдоль брезентового борта, не способные решить, с какой стороны огибать грузовик, не в силах просто выбрать направление и побежать. Ольга забирает вправо – это дает дядь Юре возможность срезать, но совсем капельку, она успеет… Она рывком вскакивает на насыпь у самой кормы грузовика и, ухватившись за какую-то железную скобу, вбрасывает себя в кузов. Вонь бьет в нос с такой силой, что ее едва не выкидывает обратно на дорогу. Дыша ртом, Ольга падает на колени, перегибается через осклизлый деревянный борт и хватает протянутую руку. Ладонь ледяная и скользкая от пота; Филька тоненько верещит, зажмурив глаза, скребет ногами и вдруг оказывается внутри. Его швыряет в глубь кузова; кажется, он падает мордой прямо в помои, размазанные по полу, кажется, в кузове есть кто-то еще, но Ольге некогда смотреть. Дядь Юра уже вылез на дорогу; он вертит головой, еще не понимая, куда они делись. Она снова перегибается через борт (как же будет вонять от одежды, думает она, что я маме скажу) и протягивает руку.

Янка медлит. Хуже того – она пятится, не спуская с нее глаз.

– Давай же! – бешено орет Ольга и свешивается из машины, уже догадываясь, что происходит что-то страшное.

За спиной Янки топчется расхристанный дядь Юра. Его лицо перекошено от ярости, он вроде как даже тянет руки, пытаясь ухватить Янку, но на самом деле они – пусть всего лишь на время – спасены. Он не будет хватать их на глазах у мусорщика. Он мог бы наврать, что они обзывались, или разбили окно, или швыряли бомбочки из налитых водой шариков, но не хочет, чтобы на него обратили внимание. Он боится.

– Давай залезай, сколько тебя ждать, – говорит Ольга сердито, но Янка не подает руки. Она стоит неестественно спокойно, и в ее глазах – странная, ужасающая жалость. Ольга покрывается мурашками. Ее охватывает уверенность, что она видит Янку в последний раз.

Янка поворачивается к дядь Юре; с торжественной серьезностью, с невыносимой доверчивостью она берет его за руку. Его глаза округляются, рот приоткрывается глупо и безвольно. Ольга хочет заорать Янке, чтоб она перестала, чтоб быстро лезла в машину и не валяла дурака, но горло сдавлено ледяной лапой, и она не может выдавить ни слова.

Янка тянет дядь Юру за руку, и он, как загипнотизированный, послушно идет за ней на ту сторону дороги. Идет с ней на Коги.

Машина медленно трогается, и дорога плывет назад, – рыжая лента, упирающаяся в далекий свинцовый забор моря. Уплывают черные сопки и пыльная полынь на обочинах, пограничные пятиэтажки и жестяные коробки гаражей. С моря наползает туман и поедает все, что оставляет позади мусорка. Ольга смотрит на ускользающую дорогу, которая становится все короче – обрывок ленты, конец которой прячется в пустоте. Ольга смотрит на дорогу, а видит Янкино лицо, полное необъяснимого, ненавистного сочувствия. Когда в поле зрения появляются деревянные домики и нарядные палисадники Японской Горки, Ольга слышит тихое поскуливание и частый стук чего-то мягкого по металлическому полу. Она щурится в темноту кузова, пока мрак не начинает распадаться на объемные формы, похожие на плотные клочья тумана. Она видит большую остроухую собаку, белую с рыжеватыми пятнами, – это Мухтар. Видит человека-ворону в ватнике и больших брезентовых рукавицах, склонившего голову к плечу и посматривающего любопытным круглым глазом то на нее, то на Фильку. Видит Фильку, который сидит прямо на загаженном полу, уткнув лицо в грязные ладони. Его бьет крупная дрожь; из груди вырываются скрипучие стоны, и Ольга морщится.

Филька поднимает голову и обводит кузов безумными глазами. Хватаясь за хлипкий брезент, неуклюже поднимается на ноги.

– Стойте, – тихо говорит он. – Я за ней пойду.