С ключом на шее

В церковные ворота Ольга вошла почти спокойно, и даже собачий конвой уже казался больше стыдным, чем страшным. Перекрестившись на купола, она оглянулась – и вспыхнула от ликования: дворняги остались снаружи и, кажется, даже не собирались караулить. Они постепенно разбредались вдоль улицы, лениво обнюхивая газон и заглядывая в урны. Ольга еще раз благодарно перекрестилась и двинулась через асфальтовое поле к приглашающе распахнутым дверям, за которыми, обещая защиту, дрожали золотые отблески свечей.

Спасение, казалось, было уже совсем близко, когда Ольга встала, будто налетев на стену. Тоскливый ужас разом высосал из нее силы: тело обмякло, мышцы обвисли на костях, будто Ольга превратилась в кусок безжизненной плоти, мертвеца, в последний момент ясно осознавшего, что надежда на спасение была всего лишь самообманом. В глубине души Ольга понимала это с тех пор, как впервые пришла в церковь. Это знание годами разъедало душу и отравляло радость. Чем старательнее Ольга погружалась в ритуалы, тем прочнее становилось тайное, спрятанное от самой себя убеждение: крест и молитва не помогут. Они из другой реальности. Они работают лишь в мире нормальных людей, из которого Ольгу выкинуло давным-давно.

Она пыталась затесаться обратно, соблюдая правила игры, в отчаянной надежде, что это оградит ее, – но всегда знала, что это не сработает. Всегда знала.

Нигдеева сидела на середине скамейки, расслабленно вытянув облепленные рваными джинсами ноги. Хмуро подергивала себя за короткие, едва ухватиться, рыжие волосы, словно контрольную писала, – только вместо ручки грызла сигарету. Ветер гонял быстрые прозрачные тени, осыпал горстями изможденных солнечных зайчиков тощую фигуру, потертый кожаный рюкзак, лежащий рядом, початую бутылку воды. Собственная тень Нигдеевой терялась за этой игрой, расплывалась до полной невидимости. Люди шли мимо, скользили взглядами по лавочке и отводили глаза – равнодушно и чуть торопливо, как от пустого, но безотчетно неуютного места. Нигдеева смолила свою сигаретку, а бабки у входа, батюшкина гвардия, готовая броситься на любого нарушителя, даже не пытались сделать ей замечание. Даже не смотрели в ее сторону. А Нигдеева все подергивалась, как сломанная марионетка, все ерошила волосы, вытягивала губы трубочкой – ну точно как когда не могла решить пример.

Ольга обреченно подошла к лавке. Нигдеева недоуменно посмотрела на нее, сквозь нее, недовольно шевельнула рыжими бровями. Ольга села на краешек, прямая, как доска. Послушно сложила руки на коленях, до боли сплела пальцы, чувствуя, как по спине стекает холодная струйка пота. Спросила, глядя перед собой:

– Почему ты преследуешь меня?

– Извините?

Опешив, Ольга повернула голову, посмотрела Янке в глаза – та растерянно моргнула, откидываясь назад, и холодное недоумение на ее физиономии сменилось изумлением, а потом – зловещей, хищной радостью.

– Ты?! – тихо воскликнула она, и Ольгу мгновенно охватила досада. Кем бы ни стала Нигдеева – на лавочке у церкви она поджидала кого-то другого. Ольга могла просто пройти мимо, но вместо этого покорно сунула руку в оскаленную пасть зверя.

Нигдеева тем временем обежала взглядом надвинутый на лоб платок, юбку, под горло застегнутую блузку. Быстро обернулась на церковь, пробормотала под нос: «А!» Этот короткий вердикт, мимолетное «все-с-тобой-понятно», неожиданно взбесил Ольгу настолько, что руки сами сжались в кулаки. Забыв об осторожности, она грубо спросила:

– Зачем явилась?

– Говорю же, меня Филька позвал, – с готовностью ответила Янка. – Послания, узелковые письма, помнишь?

– Зачем?! – Ольга отшатнулась в ужасе, простонала: – Боже, зачем…

– Понятия не имею, не спрашивала еще. Думала, ты расскажешь. Мне стыдно к нему идти, понимаешь? – Болезненно поморщившись, Нигдеева отвела глаза, потянулась на край скамьи, к урне, бросила бычок. Снова повернулась к Ольге. – Да что ты пялишься на меня, как будто привидение увидела?

– Издеваешься? – тихо спросила Ольга.

– Нет. Я понимаю, что неожиданно свалилась, да еще и домой к тебе приперлась без предупреждения, но… – Она пожала плечами. – Наверное, слегка впала в детство. Казалось… нормальным. Так ты не знаешь, что нужно Фильке?

– И знать не хочу.

Янка взъерошила обеими руками ежик волос.

– Может, кто-то снова… Ты была с тех пор на Коги, хоть раз? – спросила она и тут же замахала руками, будто пытаясь стереть с лица Ольги ужас и отвращение. – Нет, конечно нет. А теперь ты здесь… – Она снова покосилась на церковь, торопливо отвела глаза. – Да, наверное, это тоже выход.

– Кто-то должен наши грехи замаливать, – хмуро ответила Ольга. Нигдеева передернула плечами – будто отмахнулась, – и Ольгу опять охватила злость. – Тебе, может, эта мерзость и сейчас в радость. Думаешь, я не знаю, куда ты скатилась перед тем, как… Да я бы с тобой срать рядом не села! Но я… мне… Я раскаиваюсь перед Господом нашим, – Ольга, сглотнув тяжелый, как камень, ком в горле, отвернулась, осенила себя размашистым крестом. – Я каюсь! И ты должна…