С ключом на шее

Мужчина среднего возраста, с явными психическими проблемами, приходит в полицию и говорит, что знает серийного убийцу. Не воспримут ли его заявление как желание сдаться? Алиби у него наверняка нет… И он считает, что Голодный Мальчик хочет поймать его. Она сама-то уверена, что это не он?

Темная мысль, поселившаяся после стычки с Искрой Федоровной, шевельнулась, как червь на свету. Яна дернулась, будто от окрика. Выпрямилась.

– Твоя мама сказала, что я плюю на старших и не уважаю родителей, – сказала она.

– Угу, она все время так, – рассеянно кивнул Филька и быстро лизнул молочную каемку на краю стакана.

– Да. Всего лишь стариковское брюзжание. Мне давно не десять лет, и этот выговор должен был меня рассмешить. Я должна была пропустить ее слова мимо ушей.

– Я всегда так делаю, – вставил Филька.

– Но почему-то она меня задела. Всерьез задела. Мне хотелось возмутиться. Как это – не уважаю?! Это же аксиома. Все приличные люди, – у нее вырвался мрачный смешок, – уважают своих родителей.

Филька заморгал на нее. Его нервные пальцы, противоестественно гладкие пальцы маньяка, бессмысленно двигались по столу. Извивались, как опарыши. Яна замолчала, и постепенно это тошнотворное движение замерло.

– Я же говорю, мама просто так кричала.

– Но если мы правы – мой отец выходит либо ледяным равнодушным мерзавцем, покрывающим серийного убийцу, либо слепым и глухим болваном, не замечающим, что творит его ближайший друг. Я должна была хотя бы на минуту подумать, что, возможно, это не так…

– Он за нами гнался, – напомнил Филька, и Яна в сердцах хлопнула ладонью по столу так, что звякнула ложечка на блюдце.

– Так, может, мы его достали? – спросила она. – Любой невиновный человек на его месте взбесился бы… и испугался.

Сейчас уже и не вспомнить, что тогда считалось нормальным, а что – нет. Сейчас все это дико… Стал бы нормальный взрослый гнаться за детьми? – Филька неуверенно пожал плечами. – А очень сильно раздраженный, доведенный до бешенства взрослый – стал бы? Что бы он сделал, если бы нас поймал? Ударил? Оттащил за уши к родителям? Отвел в милицию? Выпорол? Вообще убил бы? – От каждого вопроса Филька дергал головой, словно Яна хлестала его по щекам. – Если мы ошиблись – то просто доломаем остаток его жизни. – Яна опустила голову, подперев ее рукой, забрала в кулак прядку волос. – Сегодня он был с моим отцом. Похоже, тот взял его под крыло. Присматривает за ним, понимаешь? Заботится о нем. – Она отпихнула пустую чашку и встала. – Зря ты меня позвал.

8

…Нигдеев с неудовольствием смотрит, как Юрка топчется в прихожей. В руках у него увесистый пакет, обернутый в мокрую от подтекающей крови газету. Грязь кусками отваливается от сапог. От волглой, покрытой неясными пятнами энцефалитки несет ржавым болотом, табаком, порохом, и Нигдеев чувствует мгновенный укол зависти. Он хочет быть там, на Коги. Высматривать следы вокруг лагеря. Красться сквозь стланик, сжимая в руках ружье. Да хотя бы просто собирать снаряжение, просматривать образцы и записные книжки.

Вместо этого Нигдеев который день мечется между моргом, загсом и отделением милиции, с боем выбивая бумаги. Держит за руку черную от горя Соколову, которая все твердит с заунывной настойчивостью, что самогон был хороший, прекрасный был самогон, все его пили, и ничего, и следователю она так сказала и на суде скажет, а что дядька соколовский недавно помер – так это так совпало… По институту азартно носится журналисточка, похожая на старательную первокурсницу. Нигдеев уже с ней сталкивался: она им с Юркой прохода не давала после Магнитки, когда он доложил куда надо о найденном в землянке трупе. Статейка вышла та еще. «Последняя жертва империализма», тяни ее за ногу, юную ленинку… Журналистка пытается держать скорбную мину, но так пышет энтузиазмом, что с ней не то что говорить не хотят, ей откровенно грубят, – случай невозможный для совсем молодой и красивой (и, по слухам, очень непростой) девушки в набитой мужиками конторе… В конце концов она прибивается к Пионеру, – два сапога пара, активисты хреновы, горящие, – и Пионер рад бы ей помочь, да не может: ни черта он, салага, не знает и ни с кем из алихановской партии не был знаком… Какое-то интервью он все-таки дает. Страшно представить, что в итоге настрочит пламенная девица. На всякий случай Нигдеев перестает читать «Нефтяник» и отправляет свежие номера прямо в сортир, даже не развернув.