С крыла на крыло

 Жители здесь встают рано. А приезжий?.. Спросонья, конечно, всякое может показаться.

 "Сражение" длилось недолго - всего минут пятнадцать. С одинокой мачты на краю утеса сползал вниз флаг - вроде как "крепость" пала.

 "Крепость" падала каждое утро. В трюмы "галер" ссыпались дары - горы щебня, бутового камня. Потом приходил огромный старый колесный пароход-буксир со скромным названием "Кровельщик". Он долго ворочался, пыхтел, плескался в затоне, как крупная рыба в тазу.

 Наконец каким-то образом ему удавалось подцепить все баржи гуськом и не сесть на мель. Не скрывая радости, он трижды гудел. Шлепанье колес становилось слышней, и через полчаса вся армада скрывалась за поворотом реки, вниз по течению.

 Лодку еще долго качало всякими прямыми и отраженными волнами, и поплавок скакал и плясал, будоража воображение.

 Давно уже велели привязаться. В ушах покалывает, все сосут леденцы. Самолет заходит на посадку. Я не смотрю больше в окно, а чувствую машину по всяким мелочам. Скорость поменьше - слышен свист, шум меняет тон. Вот шасси тронулось со своих лежбищ. Еще немного - пошли закрылки; машина "вспухла", сразу заметней попритихла. Крадется к земле... Вот уже где-то тут... Недалеко под брюхом. Джик, джик - заверещала резина: "хватила горячего до слез". Покрышки пухлыми щеками притиснулись к шершавому бетону... А скорость 220! Даже дым взметнулся из-под колес - слева, справа.

 Никто в салоне этого не видит, не думает о них, а мне по старой памяти их жалко. Как-то по-человечески. Раскрутятся колеса - тогда куда ни шло, а в первый момент им крепко достается!

 Ай-ай! - взвизгнули тормоза, будто их булавкой укололи, и забилась в припадке эпилепсии передняя нога шасси. Короткие секунды. Наш лайнер кланяется в такт обжатию тормозов. И нас всех тянет поклониться. И хорошо: хоть в силу инерции. А то, поди, не всякий догадался бы поклониться тем, кто так бережно нас взял, словно горсть семечек, и опустил через час сорок пять минут - за тысячу триста километров.

 Ну что за народ мои соседи! Пока я рассуждал так, добрая половина повскакала с мест, опять полно в проходе. Той солидной дамы, что спрашивала штурмана про кондиционер, и след простыл - готова выскочить на ходу, не дожидаясь трапа.

 Как тут не удивиться! Поистине - смелее пассажиров нет людей на свете. Чувствуют себя, как в троллейбусе. Ничуть не хуже. Давно прошло то время, когда нас спрашивали: "Страшно ли летать?"  Теперь, пожалуй, сами летчики могут спросить себя об этом, и то негромко, чтобы никто не услышал.

 Кто поверит? Кому нужен прекрасный миф о мудрости Дедала и дерзновенной смелости Икара? Все летают, все могут... "Подумаешь, на реактивном - ничуть не страшно... Розовые облака? Не видал - враки..."

 Когда в первый рейс отправится сверхзвуковой ТУ-144, пассажиры будут тут как тут! С газетой в руках, с отличным аппетитом. На скорости "два и тридцать пять сотых Маха" - это около двух с половиной тысяч километров в час - покурят в коридоре, поговорят у стойки о хоккее. А то и в очередь незадолго до посадки: чтобы первым к двери. Как в театре - еще финал в разгаре, еще неясно, что с героиней, какова мораль, - а люди к гардеробу!

 Как видно, в наше время еще ценнее стало время.

 От полотняных крыльев

 На фотографии гигант "Антей" и внизу надпись: "...на память о том времени, когда мы думали, на чем бы подлетнуть?.. 11.XII. 67 г. Олег Антонов".

 Я вижу его улыбку и сам улыбаюсь. Действительно: вот бы подлетнуть!.. Ощутить, что этот кораблище во всем тебе послушен. Он - в твоих руках! Махина в двести с лишним тонн. И вдруг - к ней обращены все те же полные задора юношеские слова, рожденные когда-то любовью к полотняным крыльям.

 Таков он есть - Антонов. 

 В цехе эта штука производила впечатление. Я тогда поверил, что именно первый взгляд на удивительное рождает вдруг острейшее суждение о нем. Так и здесь: смотрю, а губы произносят: "Дирижабль!"

 Действительно, тело гиганта настолько велико и толсто, что думается: накачай его летучим газом - и с богом!

 Где-то под потолком цеха распростерлись крылья. Глаза бегут за ними. Неужели?.. Да, им здесь тесно. Они вырываются наружу сквозь дыры, прорубленные в стене. Где там их концы? Сколько еще метров им нужно там, на воле?

 Я стал искать хвост. Он задирался вверх и терялся в конце цеха.

 "Вот так "Антей"! Недаром французы прозвали его "летающим собором".

 Задрав голову, я чуть не споткнулся о какие-то провода, шланги. Перешагнул и тут увидел перед собой колеса. Они показались мне скорее толстыми, нежели большими. Но главное - их много. Не сразу даже сообразишь: десяток, два?.. Нужно считать. Три пары тут... А сколько же там? Впереди еще пара. Недурно! Четырнадцать колес: "сороконожка".

 С кораблем нас знакомит Саша Эскин, любуется произведенным эффектом.

 - Хорошо? - и смеется, очень довольный.

 Я смотрю на Сашку - с ним мы тоже начинали когда-то вместе. Теперь все говорят с большим почтением - Александр Павлович!..