С куклами к экватору

Что это за птицы, не знаю. Они меньше грачей, не каркали, как наши вороны, и не приветствовали возгласом итальянских девушек «чао», как наши чайки. Это был просто рев, пусть даже вороний. Серовато-черные птицы с большими клювами усаживались на окно — вернее, на окна: у нас было два огромных угловых незастекленных окна на верхнем этаже отеля. (Швейцар объяснял Оттику, что нам с ним предоставили лучшую комнату гостиницы; джайпурский магараджа никогда на нее не жаловался, даже полюбил это полное воздуха помещение. Я еще не сказал вам, что третий поток воздуха и всего, что с ним связано, струился из ванной.)

Короче говоря, эти вороны устраивали около наших окон свой день авиации. Они маневрировали поодиночке и звеньями, парадно и явно воинственно. Наглее всего вели они себя по утрам, когда были, вероятно, особенно голодны и их явно раздражало, что мы еще живы. Они садились на ставни, злыми, немигающими глазами смотрели на кровати и каждый раз устанавливали, что у нас еще достаточно сил, чтобы повернуться на другой бок. После этого они демонстрировали свой главный номер: внезапно с ревом, которому не смог бы противостоять целый пакет снотворных порошков, стартовали, но только для того, чтобы освободить место следующей смене.

Башня молчания на склоне горы Малабар, как вам, вероятно, известно, — одна из достопримечательностей Бомбея. Религиозная секта парсов не предает своих покойников ни земле, ни огню; трупы относят на верхнюю площадку круглой башни, где их поедают птицы. Нам, конечно, хотелось там побывать, но выяснилось, что доступ туда запрещен всем без исключения. Даже сами парсы попадают туда лишь в сопровождении священнослужителя… на погребальных носилках. Поэтому мы только постояли под деревьями, вершины которых заслоняют башню. На ветвях сидели огромные безобразные грифы, а в воздухе кружилось нечто подозрительно напоминавшее наших знакомых по отелю. Вокруг места погребения разносился ненасытный, несмолкающий птичий рев. Теперь для вас ясно, почему это место называется Башней молчания.

Оттик стал так называть и нашу угловую комнату. На ворон он смотрел так же мрачно, как они на него, и предпочитал не подходить к окнам. Его даже не соблазнял открывавшийся оттуда идиллический вид: внизу, сразу же за шоссе, гостеприимно раскинулось старинное мусульманское кладбище с уютными могилами, абсолютно неприступными для каких бы то ни было птиц.

Но хватит кладбищенской экзотики. Я не хотел бы вводить вас в заблуждение и описанием подобных достопримечательностей исказить ваше представление о Бомбее — огромном городе с тремя с половиной миллионами совершенно живых жителей. Для мертвецов там времени немного, их хоронят деловито, без таких церемоний, как, например, в Бенаресе, где смерть по всем правилам превращают чуть ли не в главный смысл жизни.

Бомбей занят обыденными делами: ввозит и вывозит товары, не намерен удовлетворяться прожиточным минимумом, он не живет милостыней, как индийские святые, а работает. Рабочие зарабатывают свой хлеб на текстильных фабриках, на рыбацких баркасах, на транспорте, в порту и вообще, где удастся. Богачи, как на всем азиатском юге, предпочитают увеличивать свои богатства торговлей, а не производством. Производство — процесс длительный, для него необходим ввоз дорогих машин, расчеты, исследования, малоприятные отношения с органами власти, с профсоюзами, с рабочими. Первые струйки дохода, раньше чем он обильно потечет в карманы предпринимателя, должны миновать много подводных камней. Это не дело для неопытных людей, стремящихся разбогатеть быстро и при помощи более простого аппарата.

На Британских островах в далекой Европе все происходило иначе. Предприниматель не так боялся крупных инвестиций, он мог рассчитывать, что солидно поставленное предприятие переживет его правнуков. В азиатских колониях почва никогда не была столь прочной. Нервные, ненасытные и жестокие представители белой расы всегда отправлялись туда в поисках более быстрой наживы. Длительное плавание, нездоровый климат, расходы на вооруженную охрану… Викториански добродетельная Англия находила множество оправданий для грабежа.

Сейчас это невозможно. Индия — республика. Молодая национальная буржуазия становится на ноги и учится ходить, но и она чувствует себя не слишком прочно в изменившемся мире, явно идущем по пути к социализму. Гораздо больше, чем промышленность, ее соблазняют быстрый оборот в торговле, стотысячные сделки, для которых, если повезет, достаточно таких средств производства, как стол, два стула и телефон. А если уж заниматься производством, так быстрым, в арендуемых мастерских, с надеждой на крупный доход при незначительных капиталовложениях: кино! Случайно ли индийская кинопромышленность возникла именно в этом городе? Здесь накручивают триста полнометражных фильмов в год — Индия стала третьей великой кинодержавой мира после Голливуда и Японии.