С любовью. Ди Каприо

Пробуждение обрушилось с беспощадностью ядерной бомбы. Голова раскалывалась, тело ныло, саднила обгоревшая спина. Было душно, солнце жарило немилосердно. На мгновение промелькнула нелепая мысль, что он, должно быть, умер и попал в ад. И Никита открыл глаза.

Разумеется, никаких чертей и котлов с кипящим маслом вокруг не обнаружилось. Просто шарашило злое утреннее солнце, а на него накладывалось не менее лютое похмелье.

Никита чуть пошевелился, осмысляя себя в пространстве. Он лежал на животе на обочине грунтовой дороги, а вокруг бодро шуршали джунгли. В голове некстати всплыл Сява, любивший по пьяни перевернуть вверх ногами гитару и, постукивая пальцами по деке, как по барабану, – на большее его музыкальности не хватало, – орать дурным голосом похабные частушки:

А муж её Степан валялся у дороги,
И из грязи торчали его кривые ноги,
И кое-что ещё, чему торчать не надо,
И кое-что ещё, о чём спросить нельзя…

Додумав до этого места, Никита опасливо поглядел на «кое-что ещё, чему торчать не надо» и почувствовал, что, видимо, до этого момента всё ещё был пьян, потому что вот теперь начал трезветь. Нет, его «кое-что ещё» не торчало, оно было целомудренно прикрыто плавками. Вот только кроме плавок на Никите не было ничего. Разве только ещё один носок на левой ноге. Причём чужой – красного цвета и не его размера.

Борясь с приступами тошноты, Никита перевернулся и принялся медленно в несколько этапов приводить тело в вертикальное положение. Сначала встал на карачки, потом на колени, наконец воздел себя на ноги и застыл, упершись в колени ладонями и едва сдерживаясь, чтобы не завалиться обратно.

Никита сотни раз просыпался с похмелья и знал все его оттенки, но такое с ним случилось впервые. Какое-то время он так и стоял на пустой грунтовой дороге. Вокруг со всех сторон буйствовали джунгли: что-то первозданно стрекотало, шуршало, чирикало, трещало и щёлкало, – и эта какофония только усиливала головную боль.

«Надо двигаться», – пробилась через пульсирующую боль новая мысль. И Никита, шатаясь, будто это были первые шаги в его жизни, двинулся вдоль дороги, не очень ещё соображая, куда и зачем.

Он сосредоточенно переставлял ноги, а дорога всё не кончалась и джунгли всё не редели. Более того, все эти «райские кущи» не очень походили на территорию виллы. И лес был диковат, и дорога заметно отличалась от аккуратных, выложенных плиткой садовых дорожек. Никита остановился и огляделся уже по-новому.

Где он? И как сюда попал? И что вообще происходит? Сквозь похмельную муть вдруг проступило кристальное понимание, что вокруг дикие джунгли, что он сейчас не дойдёт до виллы, чтобы попить водички, намазать спину кремом от солнца, а потом залечь в прохладном бассейне и тянуть коктейли, пока не отпустит абстинентный синдром. От этого понимания по обгоревшей спине пробежал нервный холодок.

– Ау?! – с надеждой позвал он.

Ответом была тишина, лишь привычно стрекотали джунгли. Позабыв о похмелье, Никита зашагал быстрее. Он шёл, а пейзаж не менялся.

– Ау!!! – проорал уже во весь голос. – Это не смешно!

Смешного и в самом деле было мало. Он один неизвестно где. Без знания местной географии и обычаев, без знания языка, без телефона, без денег, без документов, без одежды. Как вообще так получилось?

Никита напрягся, но, как ни старался, выудить что-то внятное из глубин памяти не получилось. То есть вспомнил-то он многое: перелёт, игру в «зелёного человечка», пьянку, рефлексирующего Тюленя, неудачную попытку его подпоить, драку, тайцев, виски, мерное покачивание катера на волнах – только все эти воспоминания никак не отвечали на насущные вопросы и ничего не объясняли. Что самое паршивое – на виски и катере они заканчивались, уступая место мягкой непроглядной темноте. Впрочем, всплыло ещё кое-что – лукавая улыбка Таньки: «Была у меня одна идейка. Собрать наш бомонд, вывезти на берега тёплого моря и бросить в чужой стране без денег, без связи… И всё это дать в прямом эфире».

Никита снова остановился, затравленно обернулся и против воли завертелся в поисках скрытой камеры.

Камеры не было. Никого не было.

– Ау! – в третий раз уже с отчаянием заорал Никита и добавил непечатное словцо. Джунгли молчали.

Никита прибавил ходу, но вокруг по-прежнему никого не было, а дорога всё так же убегала вперёд и терялась где-то там, в густой зелени. Сколько он так шёл, Никита не смог бы сказать даже под пыткой. Время будто застыло, проклятое солнце висело, кажется, в одной точке, а часы его, вероятно, были теперь там же, где и одежда с бумажником и телефоном. Пару раз возникало желание развернуться и пойти в обратную сторону; может быть, там будет что-то другое, кроме чертовых лиан? Но всякий раз Никита усилием воли пресекал метания: если есть дорога, значит, она должна куда-то привести, так что остаётся только топать в заданном направлении.