С любовью, Я

– Я тебя понял. Что же, не буду настаивать на дальнейшем общении. Не люблю навязываться.

Наверное он ждал, что я стану опровергать его слова. Но это было бы глупо. Ведь по правде говоря, и я, и он друг другу навязывались.

Сбежать от правды и повседневных забот легко, но даже в этом нужна мера. Я не стала говорить, что знаю об умершей невесте, которая наверняка была ему дорога. И именно по этой причине я не стала спрашивать о скандале с дочкой мэра двухмесячной давности. Ведь если брак с Карой ему навязывали, то такая связь вполне могла стать вызовом.

Неудачным, как мне показалось.

И та её реакция на наши посиделки в кафе тоже стала понятной.

И Рин теперь не выглядел в моих глазах тёплым душкой, от которого невозможно ждать подвоха. А людей, способных на такие поступки, пусть и из вредности или банального сопротивления обстоятельствам, я не любила.

Так что я молча проглотила его ожидания и с лёгкой душой попрощалась:

– Прощай, Рин. Спасибо, что был мне другом.

После окончания разговора я вытащила сим-карту и одним движением сломала её.

Майлз и Нэнси знали, где меня искать.

Брай, конечно, обидится. Я ведь обещала не исчезать и не избавляться от номера. Но проще потом самой позвонить, чем день и ночь ждать очередного подвоха от незнакомого номера.

В оставшееся до ночи время я просто сидела на одном месте на кухне и смотрела в потолок. Хотелось пить и есть. Есть, наверное, больше, так как я с прошлого вечера ничего тяжелее воды во рту не держала.

С наступлением сумерек в доме появились тени.

А ещё шорохи.

И глупые, настойчивые голоса.

… дорогие друзья! – радостно вопил ведущий в микрофон. – Сегодня мы собрались в честь дня рождения ребёнка-гения! Девочки, что возмутила мир своими композициями, заставила нас плакать и смеяться, девочки, которой завидуют мастера. Ведь та лёгкость, что сквозит в каждой ноте, тот ритм, что заставляет сердце замирать и трепыхаться, есть только там, где играет она… Дамы и господа! Джослин Фурье! – Большая рука, озарённая светом, метнулась в мою сторону.

Зал взорвался аплодисментами. Медленно выйдя на сцену, я поправила давившее в груди платье и, сжав зубы, пошла к сиявшему и уже давно ненавидимому мной роялю…

– Я Диана Джонс, Диана Джонс… Диана…

Я распахнула глаза и вытерла мокрое от слёз лицо. Темнота подступала со всех сторон, даруя вместо отдыха полночные кошмары.

Чёртовы сны вернулись. Все до одного. Стоило мне пересечь черту и войти в этот дом, как вся работа с гипнологом обратилась пылью и выброшенными деньгами. Картинки плыли перед глазами словно видеоряд, и каждая из них несла в себе одно и то же лицо. Лицо человека, который разделил мою жизнь на до и после, заставил пренебречь дарованным талантом, и наглухо закрыл мне двери в мир.

Мой мир.

Воспоминания ворохом сухих листьев ложились под ноги, заставляя сердце стучать слишком громко, а зубы сжиматься. Мне было всего двенадцать. Двенадцать, но его это совсем не интересовало. Лишь собственные амбиции, и призрачные возможности – только они были главным. Я слишком резко и как-то судорожно взмахнула рукой, отгоняя кошмары вместе с зудящим над ухом комаром.

Слезать с кровати было страшно, но пить хотелось так сильно, что любые доводы против я просто отбросила. Нащупала ногами тапки и завернувшись в плед, побрела в сторону ванной.

Почему туда?

Кто его знает.

Проще было дойти до кухни и выпить стакан воды, но мне хотелось чего-то большего. Например, убедиться, что в зеркале отражаюсь я.

Маленькие лампочки в ванной вспыхнули тусклым светом, разгоняя полночный мрак и страхи. Я покрутила кран над раковиной и быстро умылась холодной водой. Потом подняла глаза на зеркало и заорала от ужаса.

Человек за моей спиной истекал кровью от глубокого пореза на шее.

Я проглотила крик и замерла, следя за тенью кошмара.

Говорить, что всё это бред или галлюцинация не имело смысла. Я и так это знала. Но страх от этого знания не становился меньше.

Бледные, почти прозрачные глаза призрака следили за моими тщетными попытками избавиться от наваждения. Сине-фиолетовые тонкие губы растянулись в злобном оскале.

Нет, конечно, он со мной не говорил. Ведь кошмары не разговаривают. Но я как будто бы услышала давно забытый голос:

– Ты помнишь.

Я – помню.

Память подлая и податливая времени штука. Годы трансформируют обрывки воспоминаний, искажают их и превращают в подкроватных чудовищ. И не так важно, сколько тебе на самом деле лет. Важно только восприятие и тяжесть вины.