Иван приподнялся, фыркнул и уселся обратно в кресло, вытянув свои длинные ноги настолько, что их стало видно из-под стола, и начал покачивать коленом из стороны в сторону.
— Тебе все еще нужны объяснения?
Но я не могла молчать. И никогда не смогла бы.
— Да, — сухо ответила я ему, но гораздо мягче, чем он того заслуживал и непременно услышал бы, не охвати меня приступ паники. Иногда все было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Мне никогда не стоило забывать об этом. Никогда.
— Почему? — спросила я еще раз, давая понять, что не отстану, пока мы не разберемся с этим вопросом.
Никто из них не сказал ни слова. Возможно, я была слишком нетерпеливой, потому что продолжила говорить дальше.
— Мы все знаем, что есть фигуристки моложе меня, к которым вы можете обратиться, — добавила я. Если бы мои предположения подтвердились, ситуация могла бы перерасти в… «полную жопу». Превратившись в гадкую шутку. Мой ночной кошмар. Один из самых ужасных моментов, что мог со мной произойти... Если бы все это оказалось ложью.
И, вообще, что происходит с моим давлением? Мне вдруг стало плохо. Потеребив браслет, я сглотнула и посмотрела на обоих «незнакомцев», стараясь говорить спокойно и удерживая эмоции под контролем.
— Хочу знать, почему вы обращаетесь с этим вопросом ко мне. Помимо того, что есть девушки на пять лет младше, есть также фигуристки с большим опытом катания в парах. Вы оба знаете, по какой причине я не смогла найти другого партнера, — я выплюнула эти слова, прежде чем смогла остановить себя, оставив «почему», витающим в воздухе, словно тикающая бомба с замедленным механизмом, созданная специально для меня.
Ответное молчание сказало мне, что они в курсе. Да и как они могли не этого знать? Много лет назад я заработала себе плохую репутацию и, как ни пыталась, не смогла от нее избавиться. Не моя вина, что люди слышали только то, что хотели, не пытаясь узнать всю историю до конца.
Пол говорил всем, что со мной очень тяжело сработаться, если, конечно, кому-то не плевать на парное катание.
Может, все было бы по-другому, попытайся я объяснить свои поступки. Но я не стала этого делать. И не жалела ни капельки. Мне всегда было плевать, что другие думают обо мне.
Конечно же, пока кто-то не выводил меня из себя.
Хотя теперь уже было поздно думать об этом. Прошлого не вернёшь. Поэтому лучше просто забыть.
Однажды я толкнула одного фигуриста за то, что он схватил меня за задницу, однако, обвинили во всем меня.
Потом назвала мать моего бывшего партнера шлюхой, после того, как та ляпнула о том, что, моя мать, видимо, хорошо сосет, раз муж моложе ее на двадцать лет. И опять же сукой оказалась я.
Со мной было трудно, потому что я не позволяла другим сесть себе на голову. Да и почему, собственно, должна была? Фигурное катание было единственным, что меня волновало, и ради чего я просыпалась каждый день.
Все это копилось во мне постепенно. До момента, пока мой сарказм — да и вообще все, что вырывалось из моего рта — не превращался в грубость. Мама всегда предупреждала меня, что некоторые люди верят только в плохое. И эти слова напрямую отражали ту самую печальную и неприглядную правду.
Но все же я знала, кем была и что делала. Поэтому старалась ни о чем не сожалеть. По крайней мере, большую часть времени. Возможно, жизнь стала бы намного проще, обладай я добротой сестры или характером моей матери. Но, к сожалению, у меня не было ни того, ни другого. Потому что я — это я.
Ты тот, кто ты есть. И ты либо живешь, пытаясь изменить себя, ради счастья других, либо... забиваешь на это.
А я была абсолютно уверена, что у меня есть дела поважнее.
Мне просто нужно было убедиться, что я все расслышала верно и поняла, во что ввязываюсь. Никогда не стала бы мечтать и ожидать большего. Тем более, когда в этом участвовал человек, который после каждого соревнования, во времена, когда я еще каталась одна, записывал все ошибки, которые были сделаны мною в программах, чтобы донести до меня, почему же, черт возьми, я проиграла. Ну не урод ли?
— Неужели ты настолько отчаялся? — спросила я напрямую, бесстрашно встречаясь с серо-голубыми глазами Лукова. Мои слова прозвучали жестко, но мне было все равно. Я желала знать правду. — Никто не хочет быть твоей парой?
Холодные глаза Ивана удержали мой взгляд. Его мускулистое длинное тело даже не дрогнуло. И он не закатил глаза, как обычно, когда я открывала свой рот, начиная с ним спорить.
И, как человек, уверенный в себе, в своих талантах, в своем месте в этом мире и в том, что он был соперником номер один, Луков просто смотрел на меня, оценивая. А затем появился мудак, которого мы все хорошо знали.
— Ну ты-то ведь знаешь, каково это, правда?
Вот же муд…
— Ваня! — крикнула тренер Ли, качая головой, словно мать, отчитывающая малыша, сказавшего лишь то, что у него на уме. — Жасмин, мне очень жаль.