С любовью, Рома (СИ)

Торопливо попыталась вскочить на ноги, но чуть не упала, я едва успела оказаться рядом и опуститься на на пол, чтобы придержать её. Мама ухватилась за мои плечи, беззащитно прижимаясь ко мне.

— Ты приехала! — раскачиваясь взад-вперёд, запричитала родительница. — Сонечка, ты приехала.

— Конечно приехала, — попыталась успокоить её, погладив по голове, как ещё совсем недавно делал Рома со мной. — Разве я могла… остаться там?

Речь выходила куцей и нестройной, нужные слова никак не желали находиться.

— Я так этого боялась, — призналась женщина в моих руках. — Соня! Мама… мама… они говорят, что мама умерла.

Кто такие «они», я не уточняла, но отчего-то было уверена, что мать говорила отнюдь не о Черновых. Скорее всего, соседи.

— Знаю, — сдерживая слёзы и обняв её чуть сильнее, заверила я её.

Мне хотелось так много ей рассказать о своей боли и скорби, ведь мама была единственным человеком в этом мире, кто испытывал то же самое по поводу ухода бабушки, но я продолжала стоически молчать, понимая, что мама не осилит наплыв ещё и моих чувств.

— Они… они сказали, что нужна будет одежда для похорон. Я искала. Я правда искала… — крупные слёзы полились из её глаз, — её любимое платье, такое, в цветочек…

Если честно, я не помнила у бабушки вообще никаких платьев. Либо это было сильно до меня, либо же, как это временами бывало, мама что-то додумывала.

— Она так любила это платье, — продолжала ма бормотать, уткнувшись мне в плечо, — она была в нем такая красивая.

Всё, что оставалось мне в этой ситуации, — слушать маму и подавлять собственные рыдания, рвущиеся наружу.

***

Похороны прошли быстро, практически незаметно.

Несколько соседей, Черновы-старшие, Дамир, который в то лето прилетел на каникулы домой, и Ромка, почти всё время простоявший рядом со мной. Правда, я едва замечала их всех, будучи полностью поглощённой мамой и её состоянием.

Смерть бабушки сломала всё то, что специалисты восстанавливали в её психике столько лет. Пока что ещё было сложно различить первые звоночки, указывающие на ухудшение её состояния, но я уже чувствовала, что катастрофа близка.

Теперь каждое утро я фанатично следила за тем, принимает ли мать лекарства, но то ли ей каким-то образом удавалось меня перехитрить, то ли от уровня пережитого стресса — они переставали действовать. С каждый днём мама теряла ясность сознания, поддаваясь странным играм собственного воображения.

Всё чаще её кидало из крайности в крайность, когда она запирала двери на все замки и прятала ключи, заверяя меня, что в мире одни лишь враги, то, наоборот, стремилась убежать в поисках приключений.

Денег не хватало катастрофически. Раньше мы жили на пенсию бабушки и мамы, ну и её небольшой заработок, а теперь, потеряв половину дохода, я вдруг столкнулась с тем, что совершенно не умею решать никаких хозяйственных вопросов. Вернее, я умела готовить и убираться, но вот всё остальное, что касалось ведения финансов и необходимости оплачивать счета, — будто бы мёртвым грузом упало на мои плечи.

***

Я тосковала по бабушке.

Было сложно принять её уход, принять по-человечески… Меня настолько пугало будущее без неё, её любви и поддержки, что первые дни после похорон во мне не оставалось сил ни на что, кроме… злости.

«Как?! Как ты могла оставить меня одну?!» — навязчивой мыслью крутилось в моей голове.

Потом, конечно же, приходило раскаяние, горькое и жгучее. Безумно хотелось лечь на диван и уснуть до тех пор, пока всё не наладится само собой. Но этого так и не случилось.

Рома старался всё время быть рядом. Наверное, будь его воля, он бы вообще переехал жить к нам. Но мамино состояние существенно искажало её восприятие реальности, отчего ей становилось не по себе в присутствии посторонних людей: при каждом приходе Чернова у неё начинались приступы самой настоящей паники. Она могла начать кричать и размахивать руками. Поэтому всё, что оставалось нам с Ромой, — это встречаться по ночам, после того как маме удавалось забыться беспокойным сном.

Обычно он по старой традиции взбирался ко мне в комнату через окно, и мы просто сидели на диване обнявшись. Правда, на этот раз он исправно притаскивал с собой пакеты, полные еды.

— Ром… — каждый раз вздыхала я, не зная, что сказать. А он лишь раздражённо цокал, явно не готовый обсуждать вопрос моей эмансипации. Да и какая тут могла быть свобода и независимость, если нам по утрам даже завтракать было нечем.

— Как мама? — спустя две недели после похорон поинтересовался он. Август перевалил за свою середину, и вопрос возвращения в Питер дамокловым мечом висел над нами.

— Так себе…

— Может быть, её пролечить? Опять, опять, как тогда… когда мы только познакомились.

— Она слишком стабильна, чтобы её положили насильно. И слишком нестабильна, чтобы захотеть сделать это самой, — мрачно заметила я.

— Да, но ведь должны быть частные лечебницы… Я могу поговорить с отцом.

— Нет, — встрепенулась я, слегка отстранившись от него. — Нет.