С любовью, Рома

Бабуля выглядела уставшей и постаревшей, но при виде меня на её лице расплылась настолько радостная улыбка, что я чуть не разревелась. Хотя вру. Я всё-таки расплакалась, усаживаясь на табурет возле её койки и утыкаясь своим лбом в исхудавшее плечо.

— Я маму потеряла…

Бабушка сжала мою ладонь и дрожащим голосом велела:

— Рассказывай.

На мои рыдания и сбивчивые объяснения ушло минут пятнадцать. Всё это время бабуля дрожащей рукой перебирала мои волосы и молчала. И в тот момент, когда я уже собиралась расписаться в своём бессилии, в дверь вежливо, но настойчиво постучали. Не дождавшись приглашения (сомневаюсь, что кто-то вообще нуждался в этом самом приглашении), адвокат Чернов уверенной походкой зашёл в палату, притягивая к себе взгляды всех больных.

— Добрый день, — вырастая за моей спиной, поприветствовал он бабушку. — Меня зовут Чернов Александр Дмитриевич, и я — юрист вашей внучки.

Ещё где-то с полчаса они решали какие-то вопросы. Отец Ромы периодически подсовывал бабушке какие-то документы на подпись, я же всё это время тихо молилась, чтобы Рома не оказался потомком чёрных риелторов.

 

***

Бабушку выписали через неделю. Ровно через три дня после того, как Александр Дмитриевич вновь явился ко мне домой с известием, что полиции удалось найти мою маму и временно поместить её на лечение в стационар.

И опять я плакала. Только на этот раз уткнувшись в его белую рубашку. За эти дни я уже успела привыкнуть к ним всем. 

К Стасу, который продолжал бегать курить под наши окна после тренировок по футболу с бутылкой колы и замороженной пиццей.

К Дамиру, который после школы упорно проводил ревизию моего холодильника, каждый раз вынося вердикт:

— Будешь слушаться Стаса — заработаешь гастрит.

К Ромке, который в компании Кирилла каждое утро поджидал меня на пути к школе. Мы с ним опять играли в молчанку, поэтому наличие младшего Чернова было очень кстати. Кирилл умудрялся убивать всякую неловкость между нами, без устали рассказывая о том, как продвигается ремонт в их новой квартире, которая должна была стать сюрпризом для их мамы. И Рома его даже ни разу не одёрнул требованием помалкивать о семейных тайнах.

И всё это было настолько мило, что я… буквально ненавидела себя за свою беспомощность и никчёмность. В итоге я всеми силами стала дистанцироваться и избегать Рому, как если бы попросту не заслуживала его.

Глава 12

Наши дни

Рома

Это была наша предпоследняя ночь в пути. Братья мирно спали в своих постелях, а я буквально задыхался от… неизвестности. Жизнь катилась по наклонной, с каждый днём усиливая ощущение, что точка невозврата уже пройдена.

В голове была какая-то каша из мыслей, доводов и воспоминаний. И всё это так тесно переплеталось, превращаясь в один сплошной компот.

Телефон, лежащий возле подушки под моей ладонью жёг кожу.

«Рома, — гласило сообщение, прочитанное мною часом раньше, но пришедшее ещё в день нашего отъезда из Москвы, — не могу до тебя дозвониться. Свяжись со мной в ближайшее время, нужно ещё раз пересдать анализы. С уважением, Баринов К. С.».

Константин Сергеевич был моим онкологом целую вечность. И пусть я был здоров всю свою сознательную жизнь, ощущение незримой угрозы проходило красной нитью через каждый мой день.

Баринову я достался уже вполне сложившейся личностью, лет этак в двенадцать, когда матушка в свойственной ей манере продолжала раз в год таскать меня по лучшим клиникам Москвы, дабы убедиться, что отпрыск её (то бишь я) в ближайшее время не удумает отдать богу душу. Ладно, ладно, всё было не столь трагично. Но именно на этот возраст пришёлся пик моего несогласия со сложившимися обстоятельствами, и я принялся методично изводить всех медиков, что попадались на моём пути. Ибо… я устал. Согласитесь, есть в этом что-то изматывающее, когда на тебя с завидным постоянством поглядывают как на бомбу замедленного действия. Вот я и решил… рвануть. И пусть детские онкологи, привыкшие ещё и не к такому, стоически терпели все эти выходки, моя родительница, как всегда, рассудила иначе, решив, что было бы неплохо найти такого человека, которому я захотел бы довериться сам. Таким образом наши с Бариновым пути и пересеклись. Хоть он и специализировался на «взрослых» больных, сопровождать меня всё же согласился. Уж больно были убедительны мои родители.

Наше с ним общение обычно выглядело примерно так:

— Чего пришёл? — с напускной строгостью каждый раз спрашивал он, завидев нас с мамой на пороге своего кабинета, словно встреча с ним была исключительно моей прихотью. После чего он всматривался в результаты моих анализов, слегка прищурив глаза, презрительно фыркал, откидывая бумаги в сторону и выносил свой приговор. — Нечего тут просиживать штаны, лоботряс, иди учись. 

И я шёл. 

Но несмотря на показное безразличие, даже он никогда не выносил полного и безапелляционного «Здоров». 

— Просто врачи тоже суеверны, — успокаивала меня мама.

У меня же было своё мнение на сей счёт, но делиться им с кем-нибудь я не спешил.