С любовью, верой и отвагой

Чекмень, шаровары, полотняная мужская рубашка, самодельная жилетка-кираса, шейный чёрный платок, строевая казачья шапка, шёлковый кушак с бахромой на двух концах, карманные золотые часы с цепочкой, портупея с отцовской саблей, охотничий нож в чехле и на узком сыромятном ремне — много всяких вещей разложила она на своей постели. Туго набитый круглый кавалерийский чемодан из серого сукна, который она собрала в дорогу вчера, теперь стоял у двери. В нём нашлось место и для двух книг: «Новейшего лексикона французских слов с толкованием на русский» и сочинения господина Антига о Суворове.

Под столом был спрятан мешок с кавалерийскими принадлежностями для похода — последний дар урядника Дьяконова. Он напугал её до полусмерти два дня назад, на заре. Постучал нагайкой в окно, выходящее на овраг, показал мешок, улыбнулся и пропал в зарослях жасмина.

В мешке, кроме вещей, Надежда нашла письмо. Молодой казак подробно описал весь маршрут своего полка с местами, назначенными для днёвок, методы обовьючения строевой лошади и предметы, для сего необходимые и положенные им в мешок, а затем подписался: «Вечно любящий Вас Филипп». Она на секунду задумалась над странной фразой, но разбираться в этом времени у неё уже не было.

Надежда взяла ножницы и подошла к зеркалу. Она отстригла свою косу и подровняла волосы «в кружок» — так, как их носил Дьяконов. Ей показалось, что облик её сразу изменился и она похожа теперь на юношу лет пятнадцати — семнадцати. Перед зеркалом же Надежда сняла с пальца обручальное кольцо, внутри которого было выгравировано слово «Василий».

— Прощай, Чернов! — пробормотала Надежда и положила кольцо в потайной карманчик жилетки, где уже находились другие её украшения из золота: серьги, перстень, две брошки. Это будет её неприкосновенный запас на самый чёрный день.

Оделась в мужской костюм она быстро. Все вещи были готовы давно, много раз перемерены, знакомы ей до малейшей складочки или петельки. С зеркальной поверхности, освещённой двумя свечами слева и справа, смотрел на неё молоденький казачок. Просторные шаровары из толстого сукна легли на талию и бёдра, сгладив их изгиб. Её жилетка, такая же тёмно-синяя, как брюки, стянула грудь, сделала прямыми плечи. Шёлковый платок, которым Надежда обернула шею несколько раз, скрыл её хрупкость и тонкость.

Надо было надевать чекмень, и тут Надежда остановилась, взяв в руки охотничий нож с тяжёлой рукоятью. В походе без него не обойтись. Но где носить это простое и надёжное оружие, взятое украдкой в кабинете отца?

Подумав, она повесила ремень с ножом в чехле через плечо на шею и сверху надела чекмень. Пусть этот клинок, не видимый никому, будет залогом её безопасности так же, как и золотые монеты, зашитые в жилетку. Всё-таки она отправляется безо всякой помощи и защиты, совершенно одна в мир, чуждый ей, непонятный, бурный.

Надежда опустилась на колени перед иконой Богородицы, висевшей в её комнате, и начала горячо молиться. Она просила у Пресвятой Девы Марии заступничества перед Господом Богом за свой дерзкий умысел, потому что поступала против воли родителей своих, разрушала семью и покидала мужа, сохраняя лишь имя сына в сердце своём. Она вглядывалась в икону, надеясь получить в ответ на собственные просьбы и мольбы хоть какой-то знак, но тих и задумчив был небесный лик Божьей Матери.

Долгая молитва прервалась, когда за окном послышался шорох листьев, стук копыт, храпенье Алкида. Это их конюх Ефим вёл жеребца на задний двор. Так Надежда договорилась с ним вчера, сказав, что хочет покататься верхом ночью, при луне, а матушка не позволяет ей этого. За услугу она обещала Ефиму пятьдесят рублей, сумму немалую, и он согласился.

Приказав конюху обовьючить лошадь по-походному, а потом идти с ней к Старцевой горе, Надежда сбежала на берег Камы. Здесь она оставила своё новое шёлковое платье, женское бельё, туфельки. Таким образом она хотела дать возможность Андрею Васильевичу отвечать на досужие расспросы знакомых и друзей в Сарапуле, а расспросов и толков будет предостаточно, она в этом не сомневалась. О том, куда в действительности исчезла старшая дочь, городничему всё равно расскажет конюх.

От берега реки Надежда поднялась по тропинке на гору. Ефим уже был там и ждал её с нетерпением. Ночь сделалась холодна. Алкид рвался у него из рук, пытаясь встать на дыбы, тревожно ржал. Надежда бросила последний взгляд на город её детства и отрочества, посеребрённый светом луны, на Каму, на обширные поля и густые леса за гладью реки. Полувсхлип-полувздох вырвался у неё из груди! «О родная земля!..»

Ефим и опомниться не успел, как молодая барыня, сунув ему деньги, вскочила в седло. Алкид, сразу успокоившись, с места пошёл в галоп. Конюх только сейчас подумал, что всё это вовсе не похоже на верховую прогулку под луной. Но разве догонишь бешеную лошадь и такого же сумасшедшего всадника?..