И все же, некоторые вещи я испытывал только на Земле. Среди них была и простуда – дрянь, что пристала ко мне холодным днем. Я чихал как полоумный, постоянно вытирая при этом нос, который истекал, словно горный ручей. В теле был жар и дрожь, мысли сводились к носовым платкам и горячему чаю. Да, те две недели, что я провел в постели, показали мне, что среди прочих неудобств земной жизни, быть заложником болеющего тела – худшее. Но я се же старался не пропускать по возможности школу.
Кстати, вы все еще помните о том, как меня грозились выгнать со школы в место, куда страшнее за несоблюдение формы? Конечно, с тех пор одежды у меня прибавилось, но форму я так и не носил. Да еще и умудрился поднять в школе бунт. Да, настоящий мятеж! И хоть людские распри скучны на общем космическом фоне, мне даже понравилось устраивать переполох.
Я до самого окончания школы появлялся в «неправильной» одежде. Ходил в излюбленной оранжевой футболке. Еще мне нравились яркие кофты, которые отличались бы от просто черно-белой гаммы, кроме того я никогда не пренебрегал простыми джинсами и черными кедами.
После того дня, когда я побывал в кабинете директора, прошло не больше двух дней, как я опять оказался там, сидя на неудобном угловатом стуле.
-Как я вижу, ваша форма не стала лучше.
-Ее просто нет на мне.
-Кхм, - закашлялся он. – Как я и думал, держать такого ученика в школе нашего уровня неприемлемо. Я подал прошение о переводе тебя в детдом.
Сообщив мне эту весть, он отправил меня восвояси.
Прошла еще неделя. Я сам пришел к директору и прямо спросил у него про перевод. Он слегка сжал губы, нахмурил лоб и, прокашлявшись, сказал:
-Нам отказали в переводе.
-Хм, значит ли это, что я до конца этого учебного года останусь тут?
-Да, - отрезал директор. – А теперь отправляйся назад на уроки.
Еще не зная, рад я или огорчен, я направился во двор на физкультуру. По дороге я встретил жабу. Она дернула меня за футболку, да так сильно, что я едва не упал.
-Я вижу, - грозно сказала она, - ты не понял, что значит форма.
-Понял.
-Мне что, нужно тебя каждое утро одевать насильно?!
-Обойдемся без насилия.
-Ты, кажется, не понял, что тебе грозит? Или ты не слышал директора?
Я невольно рассмеялся. Женщина взглянула на меня с раздражением и непониманием. Я радостно сообщил ей, что остаюсь в школе, хотя она почему-то не была так же воодушевлена.
-Еще раз я увижу тебя в таком виде, и!.. – произнесла она, резко повернувшись и топая в обратную сторону.
Стоит ли говорить, что «в таком виде» она видела меня до окончания школы, но больше ни разу ничего не сказала о моем внешнем виде. Когда ее намеренное упущение меня из виду заметили и остальные, в школе стало появляться все больше ярких пятен. Поговорив со мной, краснея и бледнея, падая в обморок от волнения, люди в моей школе стали выходить, сначала в еле заметных, а потом и в вопиющих цветных одеждах. Не успевала жаба накричать на одного, как на нее волной обрушивалась еще сотня непослушных. Она, день ото дня, так и багровела от злости, что мы боялись, как бы она не лопнула. Вскоре ее угрозы стали настолько беспомощны, что встречались лишь грубой насмешкой. Те, кто прежде роптали перед зеркалом, боясь не на ту сторону зачесать волосы, теперь утруждались выбором между лаковыми желтыми и малиновыми ботинками. Банты, рюши, непонятные огромные юбки в горох или шорты, длиной не больше трусов, распущенные волосы, декольте до пупка, блузы в цветочный принт, острые шпильки, высокие прически, закрепленные лентами – вот, что, буквально, за одну неделю случилось с нашей школой. Причем, на глазах менялись и те земляне, которые казались мне самыми «правильными» и скромными. Теперь я сам казался бледным пятном на фоне общего цветения. Метаморфозы в одежде сказались даже на поведении. Были потеряны всякие авторитеты и послушание. Жаба уныло бродила по школе, опустив глаза, а директор и вовсе перестал появляться у нас на виду.
Власть дисциплины была окончательно подорвана, но нельзя сказать, что от этого стало лучше. Наши учителя с тех пор поглядывали на нас укоризненно и не упускали шанса выразить свое недовольство. Многие теперь вовсе не почитали их, хотя в целом, учительская власть на уроках оставалась целостной. А виной тому оценки, за которыми гнались все так же рьяно.
Чем ближе был конец года, тем однообразнее становились разговоры. Некоторые торопились исправить свои недочеты и переживали из-за рядовых неудач. Что касается меня, то моя успеваемость совершенно не успевала. Никто из учителей не упускал возможности напомнить мне, что у меня нет никакого будущего. Я и не отрицаю: будущего на Земле у меня быть не должно. Об этом забавным образом сказала мне странная женщина, которую мы посетили однажды.
Это была суббота. День, который в школьной среде ждали, как не ждут ничего больше. Я вновь зачитался рассказами космонавта, замечтавшись о забытых космических радостях, когда, казалось, я был другим. Откуда-то вдруг донеслось звонкое:
-Эй! Безымянный! Собирайся.