С.М.У.Т.А. (СИ)

- Ну, так вот. Он же боевым холопом был, да его на все четыре стороны отправили со двора. Он и пошёл. А что умеют боевые холопы? Воевать, а больше и ничего. Вот он и разошёлся, а бояре, как поняли, что он только пограбить, а не против Годунова, так и хлопнули его. Щас-то Шуйский на престоле… Ещё тот злыдень, да токмо, что поделать. Давай спать уж ложиться. Возьму я тебя с собой, нам люди нужны. Ты, видно, и грамотный, и умный, да и руки на месте. Возьмём.

- А как вас звать-то, величать?

- Отец Анисим меня величают. Давай молитву прочитаем и спать.

Монах стал вслух читать, а Вадим вслед за ним повторять еле слышно, боясь, что тот поймёт, что он не знает ни одного слова. Всё обошлось, и вскоре путники улеглись и заснули.

Проснулись они почти одновременно. Сначала закряхтел монах, потом простонал и сам Вадим. Тело за ночь окоченело и ломило болью, особенно сильно болели истерзанные дорогой ступни.

Это заметил и старик.

- А ну, показывай, что там у тебя!

Вадим раскатал травяные обмотки и показал ступни. Не сказать, что они стали хуже выглядеть, но и лучше тоже.

- О-хо-хо. Ты всегда ходил в обуви?

- Да.

- И даже в детстве?

- Да.

- Тогда ты не так прост, как хочешь казаться.

- У моих родителей была возможность покупать мне обувь. И я многое забыл, на нашу деревню напали мертвяки. Начался кромешный ад и ужас, и я многое не помню. Просто забыл и всё.

Монах на эти слова только покачал головой и подкинул хворост в костёр.

Вадим уже мог внятно изъясняться с монахом. Были, конечно, в речи некоторые оговорки, но в целом он уже мог сносно выговаривать новые для него слова. Да и монаха он стал понимать намного лучше, чем раньше. Мозг, попав в непростые условия и пребывая в состоянии стресса, разблокировал какие-то механизмы неизвестных коммуникативных навыков и дал возможность разговаривать на старославянском языке. Да он ведь и был родным, видимо, дала о себе знать родовая память.

Ничего больше не спрашивая, монах стал разворачивать слежавшиеся в кашицу листья подорожника. Воды у них с собой не было, поэтому монах оборвал свежие берёзовые листья и обтёр ими ступни Вадима.

- Так, нагноение пока слабое, сейчас почистим и смажем мазью. Эх, что только нам не приходится делать в дороге, вьюноша. И лечить, и спасать, и причащать, и отпевать. Но мы знаем, на что идём, и готовы к любым испытаниям. Разожги пока костёр, а я пойду, воды найду.

Отец Анисим полез в свой мешок, покопавшись там, он вынул небольшой котелок и отправился искать лесной бочажок.

Пока, ползая на коленях, Вадим собирал дрова, складывал их горкой, бил кресалом, пытаясь зажечь сначала бересту, а потом и костёр, монах уже возвратился с полным котелком воды.

Костёр радостно запылал, облизывая жаркими язычками пламени закоптелые бока котелка. Параллельно они съели грибы, найденные в лесу, и рыбу, что осталась с вечера. Да ещё и пара ржаных сухарей была добавлена монахом в общий котёл.

Вода вскипела, и Вадим, намочив платок, начал обтирать свои израненные ноги. Монах внимательно следил за его действиями, потом достал маленький туесок с мазью дегтярного цвета, имеющую едкий специфический запах, и принялся наносить её на ступни Вадима.

Перевязав ноги обратно своими тряпками, Вадим вопросительно посмотрел на монаха, тот правильно понял его взгляд.

- К вечеру опухоль спадёт, идти будет легче, а вот твои гамаши никуда не годятся. В них только по болоту ходить, а не по лесной дороге. Но ты других и не умеешь делать?

Вадим молча кивнул, признавая очевидное.

- Ладно, пойдёшь пока в них, а я по дороге лыка надеру, да вечером перед сном свяжу тебе лапти.

Так они и сделали. Монах пошёл вперёд, отыскивая новую дорогу, а Вадим взялся нести его мешок. Отец Анисим прекрасно ориентировался в лесу, то и дело, посматривая вверх или внимательно рассматривая деревья. Вскоре они вышли на другую узкую тропинку и зашагали уже по ней. Шли они довольно долго, так как старик в силу возраста быстро идти не мог, а Вадим хромал. Тропинка вывела их к перекрёстку с лесной дорогой, возле которой они и остановились.

- Стой и слушай! – монах не вышел на дорогу, а спрятался за сосну и остался стоять там чёрной тенью. – Как услышишь что-то необычное, шепни, понял?

Вадим кивнул, конечно, нужно поберечься. Он всегда был сообразительным, особенно здесь. Чем дальше, тем ему больше казалось, что в эти условия он попал навсегда, и вся его прошлая жизнь нереальна. Как будто бы и не было ни детства, ни учёбы в Москве, а всё время лес, лес, лес и эти странные и непонятные для него люди.

Он внимательно прислушался, но всё было тихо, лес жил своей обычной жизнью. Не трещала возмущённо сорока, не слышалось ржание или топот коней, только шумела листва, щебетали птицы, да жужжали вездесущие оводы.

- Пойдём, отрок, пока всё тихо.

За такое обращение Вадик не обижался на монаха, у него в действительности было лицо не двадцатилетнего юноши, даже мужа, а лицо подростка, лет семнадцати, по местным меркам.