С мандатом губкома

А вот как мне узнать, кто он? Мужик справный, волос долгий, одежка хорошая, конь сытый, возок тоже не бедняцкий. А ну как кулачок?

Не знаю, сколько мы этак глазами хлопали. Тут ржанье коней донеслось, крики. Оба разом мы головы туда повернули. Был бы у этого мужика конь распряжен, прыгнул бы на него, да и ускакал. А то ведь, пока распряжешь, как раз бандиты подоспеют. «А ну его, — думаю, — к черту». И кинулся в кусты. А мужик мне: «Стой, дурачок, куда? Ложись в телегу, да живенько». Голос ласковый такой, вроде душевный. И я, не раздумывая, прыгнул в телегу, лег лицом вниз. А он быстро стал на меня лозу складывать, ее возле телеги много было натаскано.

Грузит он, грузит, а меня нет-нет да спросит участливо: «Ну как, сынок, не давит?»

«Не давит», — отвечаю, а сам уже во всю грудь вздохнуть не могу. Да мужика обижать не хочется. И так он, слышу, весь изволновался: «Может, хватит уж? А то, поди, тяжело».

«Складывай все, — хриплю снизу, — сыдюжу».

Сложил он на меня всю лозу и только увязывать стал воз, как явились эти по мою душу...

Крюков снова закашлялся, видно, от волнения.

— Братки, у вас не найдется закурить? — спросил как-то жалобно.

— Нету, — с сожалением ответил Гриня. — С великим бы удовольствием, да бродяги у нас кисет отобрали.

— Может, в сундучке есть? — предположил Сава. — Не завалялось там?

— Да нет. Я ж всю махру в кисет, дурак, высыпал...

— Жаль, — вздохнул Крюков. — А бумага, огонек найдутся?

— Это есть.

— Ну и хорошо.

Крюков взял бумажку, зажал ее губами, а руками стал собирать на возу сухие стебельки. Насобирал в горсть, растер пальцами и свернул цигарку.

Гриня зажег спичку, дал прикурить.

— А вон и Подлюбичи, — сказал вдруг возница.

— Где?

— А вот, левее гляди, — указал возница кнутом.

Впереди по левой стороне темными буграми приближались хаты.

— Послушай, дружище, — обратился Гриня к вознице. — Провези нас еще один перегон. А? Нам Лагутина догнать надо обязательно. А у тебя конь добрый. Не боись, мы заплатим втрое.

— Да я что? Марфа изругает, — отвечал возница.

— Мы ей записку напишем, она поймет, — продолжал агитировать Гриня. — А тебе, окромя денег, наперсток сахарину отвалим. А?

— Да оно б, конечно, — мялся возница. — Но ведь конь-то заморился.

— Так мы заночуем, а утречком и тронем.

— Ну, ежли так.

— Конечно, так, — обрадовался Гриня. — Нам же никак медлить нельзя. Того гляди под Митрясовым окажемся.

— Ну ладно, будь по-вашему, — согласился парень и стал подворачивать к ближайшей избе. — Заночуем у деда Михея. Он меня знает.

16. Тревожное утро

Дед Михей, седой, как лунь, и немножко глуховатый старик, в ночлеге не отказал. Парню велел распрягать коня, а остальных пригласил в избу.

Гриня шагнул было на крыльцо первым, но тут Крюков спросил старика:

— Дедушка, а нельзя ли нам в сарае заночевать?

— Ась? — приложил Михей к уху ладонь.

Пришлось Крюкову, чтобы не кричать сильно, повторить просьбу в самое ухо старику.

— Можно. Отчего ж нельзя, — согласился он. — Только не спалите сарай-то с курёнкой.

— Что вы, дедушка, у нас и курева-то нет.

— Айдате, покажу, — старик направился к сараю.

— Почему в сарай? — спросил Гриня Крюкова. — В избе ж, наверно, место есть и теплее там.

— Э-э, братки, в избе теплее, да в сарае целее.

Сарай был плетеный и когда-то давно обмазан глиной, которая во многих местах пообвалилась. Даже крыша его, крытая соломой, зияла дырами.

Дед Михей из темного угла, где крыша была поцелее, убрал вилы и грабли. Поставил их у дверей. Постелил пару охапок прошлогоднего сена.

— Вот так и ладно будет, сынки. Почивайте с богом, уже, чай, вторые петухи пропели.

Кашин догнал старика во дворе, взял под локоть и спросил в самое ухо:

— Дедушка, вы не заметили, обоз тут не проезжал с отрядом?

— Проезжали какие-то.

— Давно?

— Да часа два-три тому.

— Дедушка, — обрадовался Гриня. Он готов был расцеловать старика за такую новость. — Сколько телег? Какие они сами?

— Три телеги впереди, а сзади полусотня или более верховых.

— А начальник не в кожанке?

— Да оне уж в темноте проезжали. Мы со старухой спать легли. Через окно видели.

Кашин кинулся к вознице, который, привязав у телеги коня, затаскивал в сарай сбрую.

— Послушай, друг, давай еще немножко проедем. Они где-то недалеко остановиться должны.

— Конь же уморился. Тридцать верст отмахали. Пусть хоть часика три передохнет.

Гриня направился в угол, где уже лежали Крюков с Зориным.

— Ребята, живем! — сообщил радостно Гриня. — Мы уже у Лагутина на пятках.

От этой новости всем стало весело и спокойно. На радостях достали сахарин и, поскольку чая не было, послали возницу к колодцу за водой. Он принес целое ведро.

— Ведра мы не выпьем, не лошади, — пошутил Гриня и, слив большую часть воды, в оставшуюся сыпнул сахарин и размешал его прутиком.

— Вот заместо чая. Пьем.