С мандатом губкома

— И он еще думает! У тебя же английские солдатские ботинки. Теперь еще галифе да обмотки, и от тебя будут без ума барышни всей губернии.

Сава посмотрел на свои крепкие ботинки, которые выменял недавно на котелок пшеницы, заработанной на переправе семян через реку. Он на мгновение представил себя в галифе и в этих ботинках. «В самом деле, с обмотками будет красивше».

— Ну! — Рябой поднял вверх свой товар. — Бери, пока не передумал.

— A-а. Давай! — Сунув деньги рябому, Сава схватил галифе с обмотками.

Только прибежав на квартиру к Кашину, он наконец догадался рассмотреть как следует свое приобретение. Галифе оказались совсем не новыми, были Саве несколько великоваты, а в поясе измазаны какой-то краской.

— Куда ж ты смотрел, — ткнул Гриня Саве под нос. — Это ж кровь засохшая. Он же, гад, с убитого их стащил.

— Брось ты. Краска это, — отвечал неуверенно Сава.

Как бы там ни было, Сава, скинув старье, влез в свою обновку. Чтобы штаны держались, подпоясался ремешком. Рубаху-косоворотку пустил поверх и опоясал Грининым морским ремнем.

— Ну как? — спросил смущенно, почувствовав вдруг свою неотразимость в таком наряде.

— На ять, — показал большой палец Гриня. — Настоящий уполномоченный губкома. Жаль, нагана нет.

Потом за обновкой отправился Гриня, отсчитав себе из командировочных точно десять миллионов.

— Поучись, как надо расходовать деньги, — пообещал он Саве многозначительно. И ушел, прихватив материну сумку. Вернулся он и впрямь с набитой сумкой. Поставил ее на стол и с видом фокусника начал извлекать содержимое.

— Фунт табаку-самосаду — товар что надо!

— Табак? — удивился Гриня. — Зачем?

— Чудак, мы же уполномоченные. С цигаркой больше доверия будет. И потом, махра хорошо сбивает аппетит. Если нечего жрать станет, махрой утолим глад наш. И курительная бумага, — продолжал Гриня выкладывать из сумки. — А вот четыре стакана жареных семечек. Тоже хорошо аппетит сбивают. А вот, — голос Грини стал почти торжественным, — вот мои саботки.

— Как, как?

— Саботки, что в переводе обозначает сапоги-ботинки.

И Гриня выложил на стол ботинки с подозрительно длинными голенищами.

— Так это ж дамские, — удивился Сава.

— Ну и что, — не сморгнул глазом Гриня. — Нынче равенство мужчин с женщинами. Зато все это за десять «лимонов». Учись, транжира.

— Ты хоть их примерял? — спросил весело Сава.

— А ты как думал? Это ты — хвать да бежать, а я все вымерил. Смотри-ка.

Гриня, сбросив рвань, стал натягивать ботинки, заправляя под голенища штаны. А голенища у них и впрямь были длинными. Поэтому и шнуровать пришлось очень долго.

— Вот только одно неудобство — шнуровка, — вздохнул Гриня, осилив один ботинок.

— А ты не в каждую дырку шнурок-то тяни, через одну хотя б.

— А и верно.

Второй ботинок Гриня зашнуровал быстрее, скача через дырку, а то и через две.

— Вот и все, — разогнул он наконец спину и притопнул правой ногой. — Как влитые... А ты чего оскаляешься?

Саве не хотелось обижать друга, но и удержаться от улыбки он никак не мог, увидев его в таком наряде.

— Да как-то непривычно, Гриня. Все-таки эвон какие каблуки высокие.

— Ерунда. Каблуки спилить можно.

Но пройдясь туда-сюда по комнате, Гриня решил, что каблуки лучше и не спиливать. Они добавляли ему росту, а это, как он считал, немало значило для человека с мандатом губкома.

Гриня внимательно осмотрел свою обновку, пожалел, что шнуровка спереди, а не сзади (а то бы ботинки здорово смахивали на настоящие сапоги). И наконец, топнув как следует об пол, словно проверял крепость досок, сказал:

— Все. Можно ехать.

4. Вдогонку за товарищем Лагутиным

Возчиком их оказался парнишка лет пятнадцати, с уважением и благоговением смотревший в рот новоиспеченным учителям, да еще и уполномоченным губкома. Гриня сразу дал понять, кто здесь начальник, когда, садясь в телегу, небрежно передвинул за спину кобуру нагана.

Кобура сделала свое дело: возчик понял, что везет настоящее начальство, которое будет ему не только приказывать, но если надо, то и защитить сможет. Где было знать ему, что кобура у начальника пустая...

Гриня никак не мог смириться с мыслью, что ехать придется им без оружия. Нет, он ни в кого стрелять не думал, или, упаси бог, пугать кого-нибудь. Нет. Просто ему страстно хотелось выглядеть внушительным, он пуще смерти боялся, чтоб их не приняли за мальчишек. Поэтому, проснувшись ночью перед отъездом, вспомнил Гриня, что где-то в кладовке валялась старая отцовская кобура.

Осторожно вылез из-под одеяла, чтобы не разбудить сопевшего у стенки Саву. На цыпочках прокрался в кухню, нашел там в темноте огарок свечи и только взял коробок спичек, как на печи зашевелилась мать:

— Кто там? — спросила полусонно.

— Это я, мама.

— Чего не спишь?

— Мне в кладовку надо, — прошептал Гриня. — Ты спи.

— Чего тебе ночью-то там делать? Дня не будет?

— Уезжаем рано. Могу забыть. Мне там одну штуку отцову надо найти.

— А каку штуку-то?

— Спи ты, господи, — начал сердиться Гриня. — Везде-то тебе все знать надо.

— Вот те раз. Я же хозяйка.

— Хозяйка, хозяйка, — поспешил Гриня успокоить мать. — Только спи.