С мертвого никто не спросит

— Да. Я сказала охраннику, что она… не то чтобы числится в угоне, но вроде того. И что вам о ней известно.

— А что с пистолетом?

Сэнди открыла кожаную сумку, достала из нее «вальтер» и положила его на стол Хантера.

— Опять будете спрашивать меня о Клементе? Но я его после этого не видела. И слава богу, что он мне не звонил. Не знаю, где он. Может, и в тюрьме. Но я даже знать об этом не хочу. Мне двадцать три, и я должна подумать о своем будущем. Думаю, поездка в Акапулько мне будет очень полезна. А вы как думаете?

— Я думаю, что ты можешь ехать, — ответил Реймонд.

— Правда?

Круз ничего не ответил.

Сэнди взяла со стола сумку и поднялась с кресла.

— Пистолет я оставляю вам, — сказала она.

Реймонд молча кивнул.

— Послушайте, я на вас совсем не злюсь. По-моему, вы порядочный парень, — продолжила девушка. — У вас работа, которую вы должны исполнять. И знаете… возможно, что мы когда-нибудь еще увидимся…

Реймонд в знак прощания поднял руку, а когда дверь за Сэнди закрылась, опустил ее и встал. Подойдя к столу Хантера, лейтенант взял «вальтер» и попробовал его на вес. Затем он достал свой кольт и подкинул его на другой руке. Кольт оказался чуть тяжелее.

«Круз с двумя пушками стоит один в темной комнате, — подумал Реймонд. — Хитрый Круз… Круз Скорострел… Нет, лучше всего — Мерзавец Круз».

Через пару часов пребывания в бункере Клемент, чтобы услышать человеческий голос, включил проигрыватель и поставил диск Донны Саммер «Люблю любить тебя, милый». Он проверил, какие продукты запас Скендер, и обнаружил огромное количество консервированного горошка всевозможных сортов, говяжью тушенку — в общем, ничего такого, что ему захотелось бы съесть. Пить, как оказалось, было нечего, кроме воды из-под крана и двух банок безалкогольного напитка «Тэб» без сахара. Но воду, как предполагал Клемент, если его собирались здесь оставить, и ту должны были перекрыть. С того момента, как стена задвинулась, он ждал, что она вот-вот снова откроется. Прошло пять минут, а он по-прежнему оставался взаперти, надеясь, что скоро все изменится. Но не тут-то было. «Ну хорошо, пусть они поиграют со мной полчаса. За это время, по их расчетам, я должен буду от страха наложить в штаны. Они раздвинут стенку и спросят, не хочу ли я написать чистосердечное признание, а если я отвечу отказом, то они ее снова задвинут. Но нет, я прикинусь испуганным и скажу: „Господи, да я согласен на все, напишу, что вы хотите, лишь бы отсюда выйти“. Но потом, когда меня приведут в суд, заявлю, что признания в совершении убийств судьи и его подружки из меня попросту выбили. И тогда я не только выйду на свободу, но еще напишу заявление с жалобой на неправомерные действия полицейских и потребую с них за причиненный мне моральный ущерб. Сто тысяч долларов за мою расшатанную нервную систему будет вполне достаточно. Вы посмотрите, меня же всего трясет…»

Так думал Мэнселл, с надеждой поглядывая то на стену из шлакоблоков, то на свои золотые часы. После четырех часов ожидания время как будто остановилось. Он никогда не видел, чтобы стрелки часов так медленно двигались. Мэнселл встал и заходил по комнате, пританцовывая в ритме диско. Он жалел, что в бункере Скендера нет зеркала, в которое можно было бы посмотреться. «Ну кто бы мог поверить, что я сам добровольно танцую диско под пение негритянки, да еще в подвале», — подумал он.

Шесть пятьдесят… семь пятнадцать… семь тридцать пять… восемь ноль две… восемь двадцать… девять ноль пять. В девять тридцать две Мэнселл выключил проигрыватель. В девять сорок две раздался шум электродвигателя, и раздвижная стена пришла в движение.

Клемент, сидя в складном кресле, смотрел, как увеличивается просвет. «Если там албанец, мне конец, — подумал он. — Но возможно, это, пожалев меня, сделала Кэролайн Уайлдер. А может, она испугалась и послала кого-то меня выпустить. Но нет, это вернулись полицейские, чтобы предложить мне во всем признаться».

Он ждал, двигатель продолжал гудеть, но никто не появлялся. Клемент поднялся, подошел к проему и, просунув в него голову, посмотрел на выключатель. Как ни странно, но, когда он вышел из бункера, никто на него не набросился. Клемент подошел к печи и отключил двигатель.

Так кто же его выпустил? Если друг, то он бы сейчас ждал у входа.

Клемент перебрал в памяти имена своих друзей и знакомых и остановился на одном. Но Сэнди никак не могла его освободить. Ну, если только она хотела помочь ему, а дальше никаких отношений с ним уже не продолжать. Но возможно, это был кто-то из албанцев, который хотел выманить его на улицу, а потом застрелить. А может, его освободил тот, кого замучили угрызения совести? Возможно, хотя и маловероятно.

Мэнселл поднялся по лестнице в холл первого этажа и вышел на улицу через парадный вход. Во двор он выйти не рискнул — боялся засады.