С мешком за смертью

Однажды ранним утром Марк проснулся в непонятной радостной тревоге. Высунулся из окна, прислушался, оглянулся кругом — шумит где-то не то поезд, не то мельница — милые мои, ведь это падун шумит и все незнакомое, как будто бы кругом на оси повернулось и стало на свои места… Вагон стоит один, отцепленный на путях станции. Шумит падун и ели дремлют в синеватом молоке тумана.

Марк стал расталкивать Волчка:

— Сашка, вставай, домой приехали…

— Погодь! Не стреляй!

— Домой приехали, говорю…

— А, приехали? — И Сашка, сопя носом, стал натягивать сапоги.

Разбудив Леньку и Петьку, белпорожцы спустились с верхних нар и отодвинули дверь вагона: старших в нем не было — они уже ушли домой…

Мальчишки побежали каждый в свою сторону. У Марка колотилось сердце, когда он потянул за скобку дверь своей квартиры…

Он увидал, что в печке, под клеткой сложенными дровами корчится в огне и дымит береста. Отец сидит, устало сгорбясь, на лавке. У него между ног стоит и жмется к нему Лиза; на лавке стоит с завернутыми краями пудовичек с мукой, а мать с засученными по локоть руками месит в кадочке тесто.

Марк кинулся к ней и обнял… Она ахнула, обернулась, схватила его голову мучными руками и прижала к груди…

— Вот он мой-то! Мой милый-то!.. Серебряный, золотой, бриллиантовый! Атаман мой! Мельник! Что же это ты невесту кинул и матери не показал. Какой же ты у меня кавалер вырастешь?

— Она только погостить осталась, — сказал Марк, — приедет.

— Знамо, приедет! — засмеялась мать, — такого сокола, как ты, не забудет…

Видно было, что Граев, пока мальчишки спали в вагоне, уже кое-что успел рассказать матери, не все, конечно, а только главное и вкратце. Сразу всего не перескажешь.

— Погоди, месяц мой ясный, вот лепешки испеку — слушать будем с Лизанькой, а вы нам рассказывайте.

Дрова в печке жарко занялись и застрекали угольками.

Граев сидел молча, устало и задумчиво смотрел на огонь и в его глазах плясало веселое пламя.