С. Михалков. Самый главный великан

Конечно же я принял участие в конкурсе на лучшую надпись для могилы Неизвестного солдата у Кремлевской стены. История этого памятного захоронения непростая, не случайно оно было произведено лишь в 1967 году, только через двадцать два года после Победы. Но зато все было сделано с соответствующими почестями: останки Неизвестного солдата на пушечном лафете в сопровождении воинского эскорта провезли по Ленинградскому шоссе и по всей улице Горького. Десятки тысяч людей стояли вдоль тротуаров, отдавая дань уважения всем тем советским солдатам, кто не вернулся с войны и не нашел пристанища в могиле под красной звездой, но жизнью своею спас Родину от порабощения.

Я навсегда запомнил тот торжественный день, потому что участвовал в захоронении останков Неизвестного солдата у Кремлевской стены, у Вечного огня. И позднее я много-много раз приходил к этому святому для меня месту, подолгу стоял перед монументом, у подножия которого выбита надпись:

ИМЯ ТВОЕ НЕИЗВЕСТНО —

ПОДВИГ ТВОЙ БЕССМЕРТЕН

Я счастлив, что это мои слова, что в 1962 году именно я выиграл открытый конкурс на лучшую надпись для этого монумента и тем самым как бы воздал личные почести всем со славою погибшим в Великой Отечественной войне советским солдатам, которых – без различия чинов и званий – считаю своими однополчанами.

Но сейчас мне порой становится грустно от того, что молодые журналисты слишком уж торопливо, я бы сказал, дежурно отмечающие такие великие боевые даты, как, например, 65-летие разгрома фашистов под Москвой, подходя к памятнику Неизвестному солдату у Кремлевской стены, даже не обращают внимания на эту важную надпись, выбитую на постаменте…

Однако на могиле Неизвестного солдата не напрасно горит Вечный огонь. Вечный! И в это понятие вложено не только время суток – день и ночь. В это понятие вложено историческое время – огню на могиле Неизвестного солдата гореть вечно, напоминая всем грядущим поколениям о бессмертном подвиге беззаветных защитников Родины.

Да, как бывший фронтовик, я особенно счастлив от того, что именно мои слова выбиты на постаменте памятника Неизвестному солдату и вместе с ним войдут в славную летопись нашей Родины.

Но в этой связи особо хочу сказать о том, что задолго, а если быть точным, за пятнадцать лет до того, как у Кремлевской стены был открыт величественный памятник Неизвестному солдату, нашими, михалковскими, заботами такого же рода памятник – конечно, очень скромный, непритязательный, однако столь же священный! – уже был воздвигнут! И не где-нибудь, а вблизи нашей дачи на Николиной горе, в Никологорском лесу. Прежде всего это стало заслугой Натальи Петровны Кончаловской, которая много сил вложила в его создание, и, как ни странно, еще маленького в те далекие годы Никиты. Однако на завершающем этапе к делу подключился и я.

Не скажу, что все было очень уж просто. Шел 1952-й год, понятия «Неизвестный солдат» тогда, по сути, не существовало, по сталинской логике, пропавших без вести зачисляли в предатели… И все-таки нам удалось соорудить, а потом в торжественной обстановке, в присутствии многочисленных гостей открыть первый в стране памятник Неизвестному солдату.

Но во всех подробностях эту, не побоюсь сказать, нашу семейную эпопею знала, конечно, Наташа. Ей я и предоставляю слово, поскольку впоследствии она в деталях описала происходившие в ту пору события.

Кстати, самую первую надпись на памятнике Неизвестному солдату – в Никологорском лесу – тоже сделала именно Наташа.

«Было на нашем участке особое место, отличающее его ото всех дачных участков на Николиной горе. В дальнем углу сада была могила погибшего в первый год войны сибирского стрелка лейтенанта Сурменева. Низенькая деревянная пирамидка с надписью притулилась к молодой березке. Видимо, березка эта была прутиком, когда бойцы принесли завернутого в плащ-палатку девятнадцатилетнего товарища, раненного в деревне Аксиньино, в трех километрах от Николиной горы. Лейтенанта несли в полевой госпиталь, размещавшийся в этом доме. Он скончался по дороге и так, завернутым в плащ-палатку, был похоронен здесь, в саду. Таких могил на дачах Николиной горы было несколько; возвращавшимся хозяевам предлагали перенести их в лес, в общую братскую. Люди соглашались, а в лесу за последними дачами вырос холмик. Но бывший хозяин нашего дома не захотел тревожить прах молодого воина, и могила сохранилась.

Первое, что мы сделали, – убрали полусгнивший столбик надгробия. Пригласили никологорского печника Давида, украинца огромного роста, и попросили его возвести над могилой постамент из кирпича и облицевать его цементом. Когда постамент был готов, мы водрузили наверх большую цементную чашу, сохранившуюся в саду. На Ваганьковском кладбище заказали черную гранитную доску с выгравированными на ней стихами моего сочинения.

В чаше летом цветут настурции, а над могилой – большой куст жасмина. Береза за сорок лет вытянулась в высокое ветвистое дерево, и представляется мне, что она своими корнями, как мать руками, обвила останки воина. Это место стало для нас священным.