Расскажу о себе. В самом начале восьмидесятых я решил жить в деревне «среди народа». Какое-то время меня так и звали в шутку среди писателей – «народник». В моей так называемой «неперспективной деревне» не было ни дорог, ни каких-либо бытовых благ, кроме электрических проводов на деревянных столбах со времен «лампочки Ильича». А мне никаких других благ и не нужно было, кроме связи с миром и с Союзом писателей, телефон нужен был до зареза. Не для роскоши… Рядом с деревней – войсковая спецчасть, там прямая городская связь со столицей. Познакомился с командиром части, провели творческую встречу с офицерами, люди все образованные, с высшим образованием и даже несколько кандидатов наук. Подружились… Командир части говорит: «Если будет письмо от Союза писателей, обращусь к командованию, может, что-нибудь и придумаем…» В первый же приезд в Москву иду к Михалкову, объясняю свою просьбу. Выслушал. «Давай номер части. Выясним, к каким войскам относится. Тогда и напишем письмо на командование». Относилась часть к техническим спецслужбам Комитета безопасности. «Посиди, – говорит Михалков, – попробуем решить». Берет трубку «кремлевки», на память набирает номер. На том конце отвечают. Сергей Владимирович здоровается, начинает рассказывать о моей просьбе, и кто я такой, и как необходима ему связь с секретарем Союза, то есть со мной… Я слушаю и несколько одуреваю. Сергей Владимирович рассказывает о моей просьбе по «кремлевке» не кому-нибудь – председателю КГБ Ю.В. Андропову… Кладет трубку и с легким заиканием: «Ж-жди, должны помочь». На следующий день у калитки – подполковник и два майора. Как говаривалось раньше – отдают честь. Я тоже прикладываю ладонь к фуражке. Подполковник: «Юрий Николаевич, нам приказано обеспечить вас бесперебойной телефонной связью». О, эта писательская всемогущая значимость! Говорю спокойно, как будто мне уже десятки раз обеспечивали бесперебойную телефонную связь: «Раз приказано, обеспечивайте». Но дальше важную мину держать не могу, расплываюсь в улыбке: «Спасибо вам от души! Так необходима связь…» – Уже и оправдываюсь. А душа ликует.
Назавтра звоню Михалкову по бесперебойной связи со всеми телячьими восторгами. Он: «Я же сказал тебе – должны помочь. – И начальственно: – На секретариате будь обязательно. Ты мне нужен». Положил трубку. Недоумеваю, и зачем я понадобился лично Михалкову?
На секретариате один из вопросов – прием в Союз писателей. Секретариат обычно утверждает протоколы заседаний приемной комиссии – чисто технический вопрос. А тут секретарь Союза Егор Исаев оспаривает принятое комиссией решение: рекомендованный им критик Мильков в Союз писателей не принят. Владимир Ильич Мильков, мало что мой земляк и добрый товарищ, он еще и руководитель литературного объединения при районной газете, в котором я участвовал в дни рабочей юности. «Ты меня поддержи», – просит Егор. «Несомненно». Но нашла коса на камень: одна часть секретариата за прием, другая против. Михалков выслушивает тех и других. Невозмутим. Я выступил за прием В. Милькова, но о своих личных отношениях с ним ничего не сказал. И вдруг Исаев, человек страстный, неукротимо наступающий на противников, изрекает: «Сергей Владимирович, Милькова нужно принять в союз только за то, что он учитель Сбитнева!» Наступает тишина. Дядя Сережа держит паузу, и вдруг: «Юра, это правда, что он твой учитель?» – «Да». Сергей Владимирович обводит всех лучезарным взглядом, в глазах добрейшие смешинки: «Ну, товарищи, ну дорогие мои, тут выход единственный – принимать! Я за!» – и поднимает руку. Владимиру Ильичу Милькову вступление в Союз писателей было тогда жизненно необходимо. Об этом хорошо знал Михалков и помог…
Пока я жил безвыездно в Тал еже, квартиру в Москве ограбили. Я потерял самое дорогое для меня – собранную за долгие годы по всем российским весям коллекцию древнерусской живописи. Пропали и другие вещи. Когда приехал из деревни, половина МУРа толкалась в квартире с распахнутой дверью. Сыщики вынюхивали каждый уголок – ни следов, ни отпечатков, ни взлома. Квартира находилась на электронной охране, но и на пульт тревога не поступала. Следствие шло безрезультатно несколько месяцев, потом и вовсе заглохло. Как-то в присутствии Михалкова зашел об этом разговор. «Ты коллекцию оценил?» – спросил Сергей Владимирович. «А что ее оценивать? Утраченного не вернешь». – «Она денег немалых стоит. Тебе должны компенсировать урон». Деньги он умел ценить, умел зарабатывать, но не был скрягой.