С милым рай в шалаше

— Нет, ран больше нет, — выдохнул, — почему же ты не приходишь в себя, Алина? Алина, девочка моя, очнись, пожалуйста, посмотри на меня, милая.

Я держу её лицо в своих руках и с ума схожу. Я хочу, чтобы она открыла глаза.

Укрыл её тёплым одеялом. Сколько она пролежала на земле? Ещё мороз сегодня.

— Теть Маш, у вас носки шерстяные есть? Дайте. Я сейчас Алине ноги разотру и одену.

Растёр ноги, такие холодные, натянул ей носки. Растираю руки, грею своим дыханием, целую их и смотрю на мою девочку. Всё ещё без сознания.

Нашатырь! Нашёл, поднёс к носу. Ух, очнулась.

— Алина, девочка моя, посмотри на меня. Ты видишь меня? Алина. Скажи что нибудь.

— Что со мной? Где я?

— Я на дороге тебя нашёл, к теть Маше принёс. Ты помнишь, что с тобой случилось?

— Я шла в больницу.

— Зачем, милая?

— Ночевать там хотела остаться.

Я смотрю на неё вопросительно, держу за руку и глажу большим пальцем ладошку. Тётя Маша тоже смотрит на Алину, заглядывая из-за моего плеча. Алина морщится и облизывает сухие губы. Тётя Маша кинулась за водой, а уже я напоил мою девочку. Она напилась и сказала.

— Я не могла печь растопить, она никак не хотела разгораться. А ещё на крыльце я нашла чёрную курицу с отрезанной головой и кровь везде.

— Что!? — спросили мы вдвоём с тёть Машей.

— Ладно, потом расскажешь. Как ты себя сейчас чувствуешь? Голова болит? Тебя тошнит?

— Андрюша, врач здесь я. Сейчас я себя отсканирую и выдам диагноз… У меня лёгкое сотрясение. Всё хорошо.

— Ничего не хорошо, ты долго была без сознания. Я не мог привести тебя в чувства, пока не дал нашатырь.

— Да я просто спала, не переживай. Я устала сегодня, поздно домой пошла, печь не смогла растопить, ещё из-за курицы расстроилась.

— Поэтому прилегла по среди улицы поспать?

— Нет. Я не сама легла, меня кто-то стукнул по голове и я отключилась.

— Так, поздно уже совсем. Вот твоя сумка, пей таблетки, какие надо, и не спи, вдруг правда сотрясение. Ложись удобнее, и болтать будем.

— Всю ночь?

— Всю ночь и следующий день, если понадобиться, Алина.

Она села на диване и прикрыла глаза, видно, голова кружится. Но таблетки нашла, я подал воды.

— Андрюша, на мне одежды много, я переоденусь, ладно?

— Конечно, давай, помогу, — я поднялся и подошёл к ней, чтобы помочь.

Алина смотрит на меня круглыми глазами в недоумении.

— Андрюша, я сама.

— Сейчас прям. Сегодня ты больная, и я за тобой ухаживаю. Видишь, даже голову обработал и перевязал.

Она потрогала бинты на голове и улыбнулась.

— Спасибо. Но я переоденусь сама, отвернись.

— Андрюша, сынок, — это тёть Маша несёт ещё одну подушку, — вот, подложишь потом под голову Алине, чтобы она повыше сидела. И сходи-ка ещё дровишек принеси, подкинем чуток, чтобы теплее было, мороз сегодня крепкий, и чтобы девочка не замёрзла, как бы простуды не было.

Да понял я. Выпроводила она меня на улицу, чтобы не смущал Алину. Постоял минут пять и зашёл с дровами, сразу к печке прошёл, дров подкинул. Алина уже переоделась и полусидит на диване.

— Где тётка? — спросил я, потому что не увидел тётю Машу в комнате.

— Она спать ушла.

— Понятно. Чай будешь? Или чего покушать?

— Нет, Андрюша, спасибо, пока ничего не хочу.

Я смотрю на Алину и не знаю, как себя вести. Только знаю, что спать ей нельзя. Значит, надо разговаривать. Я слова сказать не могу. Хочу подойти к ней и обнять, атмосфера навевает. Мы с ней одни, в комнате полумрак, потому что от света у Алины сильнее голова болит, только из кухни идёт свет.

— Сядь уже Андрей, ты тоже устал.

Я подошёл и сел рядом в кресло, которое пододвинул ближе к дивану.

— Алина, что там с курицей на крыльце, расскажи.

— Я домой шла от баб Маши, поздно вышла сегодня от неё. Уже около крыльца заметила кровь, а потом на крыльце увидела мёртвую курицу.

Мы говорим полушёпотом, чтобы тётю Машу не разбудить. Это ещё больше создаёт интимную обстановку. Я наклоняюсь ближе, якобы для того, чтобы слышать лучше. Я вдыхаю её аромат, и это разгоняет кровь в моих венах. Я ещё не прикоснулся к ней, а меня уже штырит, как от наркотиков.

— Раньше что нибудь подобное было, — мой голос уже хрипит, я чуть откашлялся, — что-то в таком же роде?

Алина как под гипнозом тоже приближает ко мне своё лицо.

— Да, — её голос тоже хрипит, и она медленнее говорит, — ещё гвозди забивали, масло разливали и… помои вылили. Может, с печкой что-нибудь сделали, чтобы не смогла растопить и замёрзла.

— Скорее всего, чтобы на улицу вышла. Чтобы потом…

Между нами искрит. Притяжение такое сильное, что говорить сложно. Да что там говорить, дышать невозможно. Наши лица всё ближе, дыхание всё тяжелее и глубже. Я уже рукой прикоснулся к щеке Алины, большим пальцем глажу скулу, прошёлся по нижней губе, услышал её стон и сорвался. Упал перед ней на колени и коснулся её губ, не углубляясь, а прося разрешения.

— Андрей, — выдохнула она мне в рот, и я припал к её губам, как голодный зверь, даже зарычал.