С миру по нитке

– Да, Мартирос Сергеевич, – ответил Фейгин.

– А пальцы у вас длинные? – спросил Сарьян.

Фейгин с интересом посмотрел на свои пальцы, как будто впервые увидел.

– Не очень, – сказал он.

– А Ойстрах все за девочками бегает еще? – спросил Сарьян.

– Простите, не понял? – даже привстал со стула Фейгин от удивления и тут в разговор вмешалась тетя Люся:

– Мартирос, ты так шутишь, что люди не сразу и поймут, где ты шутишь, а где нет! Сейчас будем пить чай, – сказала она Фейгину.

– Почему шучу, – невозмутимо сказал Мартирос Сергеевич. – Раньше он очень даже бегал за девочками. Молодец!

Или приходит к нему его приятель по Нахичевани-на-Дону. В разговоре говорит Сарьяну:

– А ведь мой отец был городским головой в Архызе, помнишь, Мартирос?

– Помню. Напиши заявление – может тебе пенсию повысят.

Или мне рассказывал ереванский художник:

– Все ждали Сарьяна на выставке молодых дарований. Он пришел и окруженный свитой стал осматривать картины.

– Прекрасно, прекрасно! – остановился он возле одного натюрморта. – Это что, редиска? – спросил он.

– Нет варпет, это роза, – дрогнувшим голосом объяснил автор.

– Прекрасно, прекрасно! – И Сарьян пошел к следующей картине.

Однажды, во время моего приезда в Ереван перед поступлением на курсы сценаристов в Москве, Сарьян, увидев меня, сказал:

– Привет, даблабзан!

В тот момент я не стал спрашивать у него, что такое даблабзан – были посторонние люди в гостиной, а потом выяснилось, что такого армянского слова нет. Одна только тетя Катя, сестра Сарьяна, сказала мне:

– Знаешь, в Персии раньше были такие молодые люди, они ходили в широченных шелковых шароварах. А почему шаровары были широкие? Для того, чтобы им было легче пукать. Вот их и называли даблабзанами.

Я не мог понять, почему вызвал у Сарьяна такие ассоциации. Успокоился на том, что возможно, не заметив его, случайно пукнул в его присутствии и потому теперь при виде меня он вспоминает этот случай.

Но в тот же мой приезд Сарьян еще раз удивил меня. Во время чаепития и общего разговора на совсем отвлеченную тему, он вдруг показал на меня пальцем и сказал:

– Вот Толик хочет поехать в Ленинград и иметь там много денег и баб!

Тетя Люся опять напустилась на него, стала объяснять, что я еду в Москву, а не в Лениград, что хочу учиться на кинокурсах и совсем не думаю ни о чем другом. В ответ он только хитро улыбался. А я про себя решил, что он, в общем, прав: я не прочь был иметь много денег и много баб.

Сарьян нарисовал портрет моей мамы – он сейчас висит над изголовьем моей кровати в Москве. А потом он предложил моему отцу:

– Коля, давай нарисую и тебя. У тебя очень смешное лицо.

Многие находили внешнее сходство моего отца с Луи-де-Фюнесом, так что Сарьян был прав, что у отца смешное лицо. Но мой отец обиделся и отказался позировать. А жаль – у меня были бы портреты обоих моих родителей работы Сарьяна.

В 1969 году жене моего брата Иде делал операцию по удалению опухоли мозга в Москве в институте нейрохирургии профессор Арутюнян. Операция прошла удачно и встал вопрос, как отблагодарить профессора. Тетя Люся предложила подарить ему картину работы Сарьяна и я поехал в Ереван за этой картиной. Картина называлась «Мост через Ару в Мхчане».

Картина мне очень понравилась – там был ослик, дерево, речка и далекие горы... Я высказал предположение, что хорошо было бы, если б на картине была дарственная надпись, сделанная рукой Сарьяна. Тетя Люся возразила мне:

– На картинах не пишут дарственные надписи. Сзади на холсте нельзя, а на подрамнике ничего не напишешь – дерево...

И тут вдруг Сарьян сказал:

– А по-моему Толик прав – просто отдать картину немного нетактично. Как будто откупаемся... Можно наклеить сзади на подрамник бумагу и на ней я напишу.

Тут же принесли бумагу и Сарьян (что меня поразило тогда), бросил внимательный взгляд на подрамник и уверенно сложил лист бумаги и отрезал вручную полоску – она точь-вточь был равна ширине подрамника. А потом написал на армянском языке: «Профессору Арутюняну с благодарностью за излечение Иды».

Тетя Люся опять была недовольна:

– Мартирос, надо была написать на русском! Вдруг Арутюнян не знает армянского?

– Найдет переводчика или выучит, – сказал Сарьян, отдавая мне картину.

В памяти всплывают истории, казалось безвозвратно забытые – в свое время я записывал их по свежим следам в Ереване. У меня даже появилась привычка молча сидеть в одной комнате с Сарьяном – он подремывал в кресле, изредка открывая глаза и лаская маленьких детей, игравших у его ног: это были его внуки, правнуки и праправнуки. Мне кажется, он не знал точно, кто есть кто, но всех одинаково ласково гладил по головкам и доброжелательно улыбался им. В этот момент могли позвонить из ЦК республики и сообщить, что космонавты только что приземлились и хорошо, если Мартирос Сергеевич их поздравит с благополучным возвращением на Землю.

– Лусик, поздравь пожалуйста космонавтов!- просил он жену и тетя Люся тут же садилась писать текст поздравления и привлекала меня в помошники. А Сарьян или впадал в дрему или умиленно наблюдал за играми детей. А проснувшись, он мог вдруг сказать тете Люсе: