Смышленый Беллармино, добивавшийся епархии Тосканы, а вместе с ней сана епископа, лез вон из кожи, чтобы обратить на себя внимание и выслужиться. Допущенный к философским собраниям, устраиваемым дядюшкой, он хорошо знал, что герцог страсть как не любит неубедительных ответов. Он по этой причине невзлюбил папского нунция, который на каждый из вопросов поучительно изрекал что-то из святого писания, давая понять, что это истина в последней инстанции, а все остальное досужее и вредное словоблудие. Герцог сначала перестал принимать его, а находясь по случаю в Риме, прямо при кардинальском соборе сказал своему прямородному понтифику Святого престола Клименту восьмому: «Убери от меня этого дуралея». И нунций тотчас же был отозван…
А как ему, Беллармино, истолковать неясное состояние души человеческой, которое всерьез занимает правителя Тосканы? И Роберто пошел на хитрость.
— Дядюшка, поднятое вами так необычно и глубоко, что я не смог бы даже так доступно сформулировать столь точно подмеченный вами зигзаг человеческой души.
— Зигзаг… Зигзаг… — вникая в сказанное, проворчал Козимо. — Так с чего бы и откуда он?..
— Как знать, дядюшка… Думаю, вряд ли кто из ученых мужей, приближенных к вам, ответит на него в полном объеме. Для этого надо иметь особый склад ума.
— Пойди найди таких…
Роберто только и ждал этих слов.
— Есть такой!.. Бенедиктинский монах. Родом из Нолы. Мне доводилось его слышать. Его речи — уму непостижимы. Богословы Рима поговаривают, что в него вселился дьявол. Обвиняют в ереси.
Герцог досадливо машет рукой.
— Что они там, в Риме, знают? Ересь… Еретик… — клокочет он. — Они даже смысла слова «ересь» не знают. Это слово от эллинов. Означает оно необычное толкование, оригинальное мнение. И только. Хочешь считайся с ним, хочешь — наплюй.
— Значит, считаются, если бедолагу занесли в черный список.
— Быстро, — презрительно фырчит Козимо и спрашивает как зовут того монаха из Нолы и где его найти?
— Джордано Бруно, дядюшка.
— Слышал о таком.
— Он сейчас в Венеции.
— Прекрасно! — встрепенулся герцог. — Отправляйся туда. Заявишься к моей развратной тетушке Филумене. Скажешь, что я нанял Ноланца учителем философии для сироты Джакомо — сынишки покойного брата моего Цезаря деи Медичи. Покойный, как ты знаешь, ходил в ее любимчиках. Пусть дож-рогоносец, муженек ее, не чинит никаких препятствий ученому монаху… Ступай!
Аббат ринулся к двери.
— Робертино! — окликнул его герцог. — Как привезешь его получишь епархию.
Спустя несколько месяцев аббат Роберто Беллармино стал епископом Тосканы.
…Бруно с трудом себя сдерживал, чтобы не пуститься вприпрыжку по этим бесконечным лестницам и многочисленным комнатам. По лицу его расплывалась благость предвкушения. Он обязательно встретит там утрешнюю синьорину.
Часовщик, глядя на него, посмеивается.
— Ну как, Бруно, Козимо понял тебя? — останавливает его шеф Вселенной.
«Понял, понял…», — стараясь отвязаться от назойливого голоса, говорит он.
Ему видится та юная женщина с большими серыми глазами. Он тянется губами к протянутой ею руке… А тут дурацкие вопросы.
— И только, — с нарочитой разочарованностью тянет Часовщик.
«Разве этого мало?!» — не упуская из виду небесное видение, сладко терзавшее его весь день, возмущается он.
— Почему же? — равнодушно отзывается докучливый голос. — При остром дефиците понимающих — это потрясающе.
Бруно невольно останавливается.
«Повтори это слово», — просит он.
— Какое?
«Деци… Тьфу!.. Цидефи…», — пытается выговорить он.
— А-а-а! — лукавит Часовщик и четко по слогам выговаривает:
— Де-фи-цит.
«Откуда оно у меня? Я его не знаю».
— Знаешь. Ведь ты сам, а не кто-то его произнес. Оно означает «нехватку», «недостаток».
«Но я его никогда не употреблял».
— Ты многое из того, что знаешь, не подозреваешь, что знаешь и не используешь ни в письме, ни в устной речи, — говорит Часовщик, внимательно отслеживая реакцию спящего Бруно.
«Странно», — недоумевает гость.
…Время заземлило его намертво. Он в совершенном неведении.
На экране, светящемся над его изголовьем, Бруно продолжает идти. По лицу его растекается благость предвкушения. Часовщик ладонью ведет по нити его Времени. И по мере того, как чуткие пальцы его перебирали ее, на экране один за другим меняются кадры прожитых Ноланцем здесь, во дворце правителя Тосканы, дней и ночей… Наконец, пальцы Часовщика замирают. Он видит то, что ему нужно…
Глава третья
ПОБЕГ
1
… Герцог в дурном настроении. Он снова один. Антонии и малыша, которыми он жил последнее время, — нет. Мальчик, наследник Тосканы, умер. Оправится ли Антония от этой потери? Родит ли ему еще когда-нибудь? От этих тяжелых и мучительных родов она едва выкарабкалась. Выдержит ли другие?.. Ей надо, обязательно надо, восстановить силы. И он сделает все, чтобы она выздоровела.
«Боже, помоги ей и мне, — шепчет он и крестит дорогу, по которой герцог еще днем проводил жену в дальний путь, на Капри. — Лечись, девочка моя. Дай Бог тебе здоровья. Ты мне нужна. Очень нужна».