С моих слов записано верно

здесь базара волна бьет в обломок мечети
и чудовищем купола времени рев
я пылинкой плясал в заката балете
море рыжее сумерек мой улов

ночь травы шевелит плавниками
я восторга вкусил белены
и в меня сверху бросили камень
бесноватой луны

День археолога

Господа археологи, браво!
Вы старьевщики в лавке времен.
Рухлядь памяти лечит потраву
и витийствует, как Цицерон.

Черепок поправляет: Cicero[2].
На развилке неверных дорог
под двурогой луной Искандера
в нас ударил восторга горох.

Праха вкус средь пустыни не робок,
шелест звездного неба не тих.
Совершая раскопки раскопок,
пусть потомок почувствует их.

«я люблю тебя Гур-и-Амир…»

я люблю тебя Гур-и-Амир
смерти чуя проказу
мы посмотрим спокойно на мир
сумасшедшим подкрашенным глазом

на крошащихся глин языке
закричав грусти речи
в прибывающей мрака реке
мы стоим неподвижно по плечи

неба око желтеет как кость
скупо
мою выласкав злость
ночь обхватит твой купол

«пусто в воздухе невозвратимом…»

пусто в воздухе невозвратимом
желтизны все бесстрашнее рык
красок тающим дымом
меня лижет заката язык

так густы смерти речи
и безумие глин
сотрясает предтечей
средь щербатого счастья руин

завтра спины подставят железные звери
я увидеть хочу хоть умри
солнце дня как сыграет мистерию
на мелеющих водах Дарьи

II

«так акации крона жестка…»

так акации крона жестка
возле дома из глины и мела
по земле шарит жилистой тени рука
подбирая закатную мелочь

с хриплой степи цвета сносит прочь
гонят мрака стада катят ветра колеса
черным медом течет самаркандская ночь
и в глаза звезды жалят как осы

«в горьких землях Хафиза…»

в горьких землях Хафиза
человеку хватает простора
и луна подымается из-за
золотых сорняков косогора

и один среди ночи кочевья
я ложиться на глину привык
бушевали ветров голубые деревья
ничего их не значил язык

«я цеплялся за миг тормозя тобой Азия…»

я цеплялся за миг тормозя тобой Азия
я колючкою цвета расцарапал зрачок
я забыл по какую я сторону глаза
пыхнув в степь желто-синей горелкою газа
день истек

раскрываю как суру шершавую дыню
эта мякоть как сладкий наркоз
ворох звезд зажужжит над пустыней
словно рой растревоженных ос

а когда горло улицы хриплой
захлебнется вдруг резкой луной
из-под вяза кудрявые хиппи
будто ангелы выйдут за мной

«азиатская полночь пахуча…»

азиатская полночь пахуча
беззастенчиво пышет трава
туча
краем проводит по круче
голова

покатилась монетой
за дорогу в канаву в сорняк
в теплом прахе согдийского лета
отлежаться как старый медяк

«Ветер черный, морочащий, сладкий…»