С мыслями о соблазнении

Себастьян взглянул через плечо на стол. Его «Крэнделл» стоял прямо на пресс-

папье посреди стола. Выше располагался латунный письменный набор с двумя

перьями и перочинным ножом. Слева от печатной машинки лежала старая

пожелтевшая рукопись и запас свежей бумаги. Он уставился на белоснежные и

пожелтевшие листы и ощутил приступ паники.

- Я заметила, что у вас «Крэнделл»[1].

Ее голос вырвал его из дурных предчувствий.

- Да, - отозвался Себастьян, напомнив себе, что это всего лишь спектакль. Он

здесь не для того, чтобы писать, а затем, чтобы от этого отвертеться. – Уже

много лет. Старая потрепанная вещица, но все еще работает. – Он взглянул на

стол Дейзи, впервые заметив, что у нее нет печатной машинки. – Я думал, вы

квалифицированная машинистка. И пишете рукописи от руки?

- Дома у меня есть печатная машинка, но я никогда ею не пользуюсь. Клавиши

западают, а поскольку бумага у нее находится внутри, я не вижу, когда делаю

ошибки. Проще написать от руки. – Она бросила взгляд на его стол. – Если бы у

меня был «Крэнделл», - завистливо добавила она, - я бы, не сомневаясь,

бросила все эти перья. Прекрасная машинка.

- Мне, как и вам, нравится видеть то, что я печатаю. К тому же «Крэнделл»

легкий. Я всегда много путешествовал и всюду брал его с собой.

Дейзи склонила голову набок.

- Но не в Пеннинские Альпы, - пробормотала она.

Любопытство девушки было очевидно, но Себастьян не намерен был посвящать

ее в детали. Он здесь, чтобы показать ей, сколь невозможно для него

сочинительство, сыграть измученного художника, но черта с два он обнажит

перед ней душу.

- Нет, - поспешно ответил он. – Не в Альпы.

Граф обогнул свой стол и отодвинул кресло. Присев, он уставился в

отполированную черную жесть и блестящую сталь «Крэнделла», страх камнем

упал ему в желудок.

Сделав вдох, он отбросил все опасения и потянулся за чистым листом писчей

бумаги. Чтобы осуществить свой план, нужно создать видимость работы.

Эвермор заправил бумагу в «Крэнделл», но стоило ему коснуться пальцами

клавиш, он ощутил приступ чистой необъяснимой паники. И тут же отдернул

руки.

- Что-то не так?

Подняв голову, он обнаружил, что Дейзи взирает на него с легкой

озабоченностью.

- Ничего, - солгал он, хотя правда лучше послужила б его цели. – Почему вы

спрашиваете?

- Вы выглядите… обеспокоенным.

- Я в полном порядке.

Удовлетворившись ответом, она вновь сосредоточилась на работе. Себастьян

опять положил руки на клавиши и застыл, парализованный. Белый лист бумаги

маячил перед ним, подобно ледяным просторам Арктики. Он закрыл глаза, но

стало только хуже, поскольку ощутил предательскую жажду просачивающегося

в кровь кокаина. Он не мог этого сделать. Не мог даже притвориться, что

пытается. Его руки соскользнули с печатной машинки. Он разразился тихими

проклятиями.

- Милорд?

Себастьян вновь поднял глаза и увидел, как она тихонько кашлянула.

- Прежде чем вы попытаетесь исправить роман, - мягко предложила она, -

может, стоит его сперва прочитать?

- Прочитать? – Он ухватился за эту мысль с глубоким облегчением. Читать,

даже собственную прозу, куда лучше, чем притворяться, что пишешь. – Да,

разумеется. Это будем отличным первым шагом.

Сдвинув в сторону список ее замечаний, лежавший сверху, он сгреб стопку

пожелтевших страниц, откинулся в кресле, напустив на себя самый, как он

надеялся, добросовестный вид. Себастьян чувствовал на себе ее задумчивый и

несколько озадаченный взгляд, но не обращал внимания, заставляя себя

приступить к чтению рукописных строк, выведенных им много лет тому назад.

Это была мука. К концу первой главы он не мог взять в толк, с чего, ради всего

святого, в свои семнадцать он был так самонадеян, что полагал, будто обладает

хоть каким-то талантом. К концу второй не понимал, как у Гарри мог оказаться

настолько плохой вкус, чтобы опубликовать хоть одну его работу. К концу

третьей убедился, что проявил завидную рассудительность, ни разу за все годы

не взяв в руки этот роман. Это просто мусор.

Себастьян изводил себя все утро, но к концу восьмой главы, рукопись стала

столь невыносимо скучной и банальной, что он просто вынужден был

остановиться.

В противоположность ему мисс Меррик, все еще поглощенная работой,

строчила по бумаге, и Эвермор вновь задался вопросом, как можно так писать.

Она занималась этим уже несколько часов, затерявшись в волшебном

писательском мире, где важна только история и ничего больше. Ах, жить так,

забыть обо всем и обо всех и полностью погрузиться в работу – каким это было

благословением. До кокаина подобные моменты случались нечасто, но

Себастьян до сих пор вспоминал, каково это: возбуждение от льющихся

потоком слов, радость от выразительно построенного, совершенного

предложения, удовлетворение от правильно выписанной ключевой сцены, облегчение, с которым пишешь самое любимое слово «Конец».

Но Себастьян помнил и темные стороны и потому завидовал Дейзи. Она так

свежа и наивна, так целеустремленна и настойчива. И он когда-то был таким,

много лет назад, в самом начале. Сейчас слова льются из нее с естественной

легкостью, свободной от неизбежных сомнений, разочарований и язвительной