С нами крестная сила

Замелькали вокруг какие-то тени, послышались голоса. Восторг, захлестнувший душу, готов был объять все и всех, излиться на весь этот ночной, загадочный мир. С черного неба упал луч, за ним другой, третий. Через мгновение мягко светящиеся колонны огородили пространство, в середине которого в глубоком кресле кто-то сидел. Что-то знакомое было во всем этом. Мелькнули воспоминания: "В белом плаще с кровавым подвоем — ранним утром четырнадцатого числа", в крытую колоннаду…" Чего-то не хватало в этой картине, и он, лишь когда вступил в серебряный круг, очерченный светящимися колоннами, ощутил босыми ступнями приятную прохладу травы, догадался — не хватало допрашиваемого, усталого, исхудавшего человека со связанными руками.

— Зачем ты здесь, женщина? — спросил сидевший в кресле человек, лица которого, как ни старался, Андрей разглядеть не мог.

— Я пришла свидетельствовать за него, — сказала Гиданна и красиво, театрально повела рукой в сторону Андрея.

— За Иисуса тоже свидетельствовала женщина, которую он излечил. Не бескорыстное свидетельство.

— И у меня не бескорыстное. Я его люблю.

— Он открыл Книгу Бытия. А всякому знанию — свое время.

— Он не ведал, что творил. У людей книги для того и существуют…

— Открывший Книгу Бытия должен быть наказан. Так они говорят.

Сидевший тоже повел рукой, и Андрей услышал вроде как шум разгневанной толпы. Ему хотелось вмешаться в разговор, но он молчал. Сказывалась служебная привычка поменьше говорить и побольше слушать. Переступая босыми ногами по мягкой траве, он обдумывал сказанное. Похоже было, что сидевший перед ним таинственный Вершитель Судеб не на стороне тех, кто требует наказания.

— Бог не наказывает, а воздает по делам, — сказала Гиданна.

— Ты женщина и потому споришь.

— Я отстаиваю истину.

— Что есть истина? — Вопрос быстрый, заинтересованный. — Никто из людей не может знать ИСТИНУ. Людям рано читать Книгу Бытия.

— Зачем же ее давать людям?

— Тому, кто это сделал, воздается.

— А если ее никто не прочтет?

— Тогда я… умою руки…

Разом погасли, пропали колонны, и откуда-то из дальней дали потекла знакомая мелодия. Андрей узнал песню: "Ах ты, степь широкая… ах ты, Волга-матушка". Вспомнил, где слышал ее последний раз, — в том самом не понравившемся ему фильме Пазолини "Евангелие по Матфею", в котором только эта мелодия и была живой нитью среди — мертвечины, только она и создавала ощущение величественности. Тогда еще он подумал: почему русская мелодия так уместна здесь? Не потому ли, что русская душа, как часто говорят, — последнее прибежище мировой духовности?..