С неба свалился лось

Мама попросила её принести фотоаппарат, чтобы сфотографировать мистера Мюза и всё вокруг для страховой компании.

– Мадам, мне в высшей степени неприятно, что я свалился на крышу столь очаровательной госпожи! – галантно произнёс мистер Мюз. – Шеф, конечно же, возместит ущерб.

Шеф?

Не помню уже, когда в последний раз маме кто-нибудь делал комплимент.

– Всего-то дыра в потолке и на крыше, – сказала она. Её щёки зарделись от смущения.

Однако постепенно становилось прохладно. Сверху на нас медленно опускались снежинки. На снимках, сделанных Кики в тот вечер, это выглядит очень красиво.

Когда Кики отщёлкала всю плёнку, мама решила, что, пока нас окончательно не замело, надо дыру чем-нибудь заделать.

– Я хотел бы помочь вам в ремонте, – великодушно предложил мистер Мюз. – Боюсь только, что я вывихнул переднюю ногу.

Для мамы это стало просто подарком! Она обожает лечить, если кто-то поранился или заболел. Она бы не расстроилась, если б у меня трижды в году была ветрянка или свинка.

– Пока не поправитесь, поживёте у нас в гараже, – сказала она мистеру Мюзу.

Гараж стоял пустым с тех пор, как папе после развода досталась машина.

– А сейчас я сделаю вам холодный компресс.

Я отчаянно завидовал Кики, которой разрешили сопровождать ковыляющего мистера Мюза в гараж, пока мы с мамой лазили на чердак.

Мы заложили пролом в потолке гостиной досками, а под дырищей в крыше прибили целлофановую плёнку.

– А можно мистер Мюз подольше у нас останется? – спросил я.

– По меньшей мере пока его лодыжка не заживёт, – сказала мама. – Там будет видно.

Папа говорил, что нельзя загадывать дурных желаний. Но когда я вбивал гвозди в плёнку, я загадал, чтобы лодыжка у мистера Мюза заживала как можно дольше.

В тот вечер все мы легли спать далеко за полночь. Я, хоть и очень устал, долго не мог заснуть. Слышно было, как на чердаке от порывов ветра слегка колышется плёнка.

Удостоверившись, что мама и Кики крепко спят, я взял карманный фонарик, надел пальто и сапоги и, тяжело ступая по занесённому снегом саду, направился к гаражу.

Мистер Мюз тоже ещё не спал. Когда я посветил на него, он зажмурился. Его левая передняя нога была обёрнута полотенцами.

– У меня к вам вопрос, мистер Мюз, – сказал я.

– Отвечу тебе с удовольствием, малыш, если ты сперва почешешь мне за правым ухом.

Уши у него были больше моих ладоней, а шкура за ними тёплая и мягкая. Немного пахло как в зоопарке или в конюшне.

Мистер Мюз уютно посапывал.

– А где твой папа? – спросил он через некоторое время.

– Не знаю. Соседка Герлинда Вольтерсхаузен сказала, что он у чёрта на куличках.

– А, это в Южной Индии. Скучаешь по нему?

Когда я думал о папе, у меня скручивало живот и кружилась голова. Ощущение не из приятных. Говорить об этом мне совсем не хотелось.

– Мистер Мюз, – спросил я, – а кто это – шеф?

– Шеф… – пробормотал мистер Мюз. Он прошёл мимо меня, прихрамывая, к гаражной двери и уставился в тёмное зимнее небо. – Разве я не сказал? Шеф – это, разумеется, Санта-Клаус.

– Кто-кто? – переспросил я.

– Санта-Клаус, – повторил мистер Мюз. Он повернулся ко мне так, что я мог смотреть ему прямо в его красивые карие глаза. – В любом случае это его американское имя. Вы его называете Рождественский Дед[2].

Мистера Мюза обнаруживают

Отлично помню этого Рождественского Деда. В прошлом году он внезапно появился перед нашей дверью вечером в канун Рождества. Ни слова не говоря, он шагнул прямо из холодной темноты в прихожую. На его красной шубе были рассыпаны маленькие снежинки. Они таяли на ней, как на горячей плите. Мне стало не по себе. Ведь я не был паинькой. Всего пару дней назад я припрятал новогодние петарды, а потом с их помощью взорвал двадцать три куриных яйца в курятнике у нашего соседа Паннеке. Я не сомневался, что Рождественский Дед знал про каждое яйцо в отдельности.

– Тебе страшно, Бертиль Вагнер? – спросил он.

– Да, – сказал я.

– И поделом тебе, непослушный мальчишка! – взревел Рождественский Дед.

Он стал гоняться за мной, мамой и Кики по всей квартире, размахивая прутом из принесённой с собой охапки хвороста. Я вопил от страха.

Мы влетели в гостиную, где сделали три круга вокруг празднично наряженной ёлки. После чего мама с хохотом повалилась на диван, а Рождественский Дед плюхнулся рядом и стал её обнимать и целовать.

– Гунтрам! – крикнула мама, смеясь. – Здесь же дети!

Кики тоже смеялась. Она-то обо всём знала заранее…

Я хоть и был маленьким, но не полным же придурком. Я понимал, что Рождественского Деда не могли звать Гунтрам и что, кроме нас и папы, целовать маму никому на свете не позволено.

Так я узнал, что Рождественского Деда не существует, и ужасно расстроился.

Ещё больше я расстроился, когда вскоре мама и папа развелись и папа от нас уехал. Похоже, все их нежности ни к чему не привели.

Слабое утешение, что хотя бы история с взорванными яйцами не всплыла.

– Никакого Рождественского Деда нет, – упрямо заявил я мистеру Мюзу. – И никакого Санта-Клауса тоже.