Утром муж выглядел несчастным и больным, мама трагически вздыхала, беспрестанно прижимала голову сыночка к груди и роняла скупые слезы на начинающую уже лысеть макушку ребенка. Ребенок чувствовал себя виноватым, часто моргал, гладя мне в лицо, и клялся в течение ближайшего часа отогнать машину знакомому умельцу, который наилучшим образом поправит все вмятины. Не желая ввязываться в очередную затяжную склоку, я покивала любимому головой и отправилась на работу на метро. В пять супруг перезвонил мне, обрадовал сообщением, что слово свое (в кои-то веки!) сдержал, и завтра машина непременно будет готова. Я воспрянула духом, посчитав, что после этого происшествия муж, возможно, возьмется за ум и, воодушевясь хорошим примером, сделает еще что-нибудь путное.
Вернувшись поздно вечером домой на полусогнутых, водрузила сумку с продуктами на кухонный стол, наивно понадеявшись, что мои новоприобретенные родственники уже спят. Я вышла замуж за Антона всего три месяца назад, проживали мы совместно с его матерью, хотя могли бы жить в моей квартире. Конечно, три месяца для супружеской жизни не срок, однако последнее время меня все чаще посещали мысли о том, что жизнь превратилась в нечто фантасмагорическое, расплывчатое и весьма мне самой непонятное.
Итак, я водрузила сумку на стол, мельком глянула на часы, успев отметить, что уже пошел двенадцатый час, и оглянулась на скрип открываемой кухонной двери. К безмерному моему удивлению, в дверном проёме показалось насупленное личико Светули, родной сестры моего мужа, особы двадцати семи лет, не обремененной ни семьей, ни работой. У нее не то что кошки, даже паршивой канарейки и то не было. Вслед за хранящей молчание родственницей протиснулась свекровь, скорбно поджимая губы и машинально поправляя сложнейшее сооружение на голове. Прическа являлась предметом гордости Вероники Александровны, из-за нее моя свекровь, в настоящий момент генеральская вдова, всю жизнь спала на животе, положив подбородок на сцепленные ручки. Убедившись, что «вавилоны» ее находятся в полном порядке, она молча прошла мимо меня, взяла с полки чайные чашки, сахарницу и печенье.
― Садись, Светуля, — проронила она едва слышно и продублировала приглашение жестом.
— Добрый вечер, — машинально сказала я, гадая, что означает этот спектакль, и что делает дорогая золовка в нашем доме в столь позднее время. У нее имелась своя собственная двухкомнатная квартира на Беговой, где, по моему разумению, она и должна была сейчас находиться.
Ответом на мое приветствие были два едва различимых кивка, сопровождаемых символическим поворотом головы. С трудом сдержавшись, я вышла, в который раз дав себе слово не обращать внимания на подобные выходки, возможно, у нашей старой девы возникли проблемы, которыми она собиралась поделиться с матерью. Но проблемы, как выяснилось наутро, появились у меня.
Я себе даже кофе не успела сварить, как из комнаты показался заспанный Антон.
— И мне свари, — попросил он, скрываясь за дверью туалета.
— Не забудь мне документы отдать, — напомнила я ему через некоторое время, — мне сегодня машина просто необходима.
— Конечно, — отозвался муж, увлеченно поглощая бутерброды с сыром. Сыр являлся его слабостью, если говорить, честно, далеко не единственной.
— Отдай сейчас, забудешь ведь.
— Никогда, — Антон чмокнул меня в щеку и заглянул в глаза. — Алевтина, сделай еще один, будь добра!
— Тебе вокруг дома бегать надо, а не бутерброды трескать, — сурово отозвалась я и потянулась к маслу. Все равно не отстанет. Сам он этого делать не умеет, а мамы по случаю раннего часа рядом нет.
Но сегодняшнее утро во всех отношениях было необычным, и минут через пять на кухне собралось все святое семейство.
— Какую ночь не сплю! — трагически сообщила нам Вероника Александровна и тяжело опустилась на табурет.
Внимание, с которым заботливая дочь склонилась к страдающей матери, ясно дало мне понять, что разыгрывается очередной семейный спектакль, спланированный и отрепетированный загодя.
— Почему, мамочка?