С небес на землю

– Вот черт, – сказал он сам себе, рассматривая чужую одежду. – Что за дела!..

Он вернулся за стол, хватил теплого виски из увесистого толстодонного стакана, немного подышал открытым ртом и осведомился:

– Кто такой этот Шан-Гирей?..

Писательница Поливанова прибыла в «Алфавит», как всегда, опоздав часа на полтора. Поначалу Настя звонила ей каждые десять минут, осведомлялась, где именно в данный момент находится Марина Алексеевна, ибо Анна Иосифовна заждалась, а ей необходимо отъехать «в город» – почему-то так говорили, когда встречи назначались не в издательстве, а на нейтральной территории.

Настя звонила, и Маня рапортовала, где именно сейчас проезжает, слегка привирая, конечно, в свою пользу. Например, доехав до Белорусской площади, Маня сообщала, что уже на «Соколе». Потом Настя звонить перестала. Видимо, Анна Иосифовна все же уехала, не дождалась ее.

Ну, и слава богу!..

С генеральной директрисой она еще успеет повидаться, а вот с Митрофановой ей давно надо серьезно поговорить. И вообще хотелось пошататься по издательству, в котором она давно не была!.. Она любила просторные коридоры, уютный свет, особый запах огромных принтеров, стоящих в коридорах. На этих принтерах распечатывались рукописи талантливых авторов – не талантливых распечатывались тоже! Любила отдел рекламы, целый этаж, поделенный стеклянными стенами на почти космические отсеки, где верстались сумасшедшей красоты плакаты, придумывались слоганы и разрабатывались стратегии и кампании, и в каждом углу стояли доски, исчерканные маркерами разных цветов и исписанные непонятными до ужаса иностранными словами. Однажды на такой доске Маня потихоньку нарисовала рожу, и ее долго не стирали, писали иностранные слова и рисовали стрелки вокруг рожи. Еще она любила, когда на первый этаж привозили только что отпечатанные книги, пачки, обернутые плотной коричневой бумагой и обвязанные шпагатом. На пачках было коряво написано «Дирекция № 1», или «Стрешнев», или «5 этаж» – смотря кому предназначались пачки. В библиотеке любила посидеть, в царстве Анны Иосифовны. Эта библиотека напоминала ей собственную квартиру, только была просторней и богаче, но Маня там всегда чувствовала себя уютно, она там даже иногда писала, дожидаясь кого-нибудь из начальства.

И – это все глупости, конечно! – еще Мане до смерти хотелось увидеть Алекса, который не шел у нее из головы.

Во-первых, она совершенно точно его откуда-то знает!.. Вспомнить бы, но никак не вспоминается.

Во-вторых, он занят расследованием убийства, между прочим, по просьбе Анны Иосифовны, а на детектива решительно не похож, уж в детективах-то писательница Покровская разбиралась превосходно, и очень гордилась тем, что разбирается!..

В-третьих… В-третьих…

– Он вам, матушка, нравится! – громко сказала сама себе Поливанова, пристраивая машину на единственное расчищенное место в крохотном внутреннем дворике издательства, остававшееся свободным. – Вот уж вам не пристало!..

За плечами у писательницы Поливановой числился один давний и невразумительный развод студенческих времен, а больше ничего подобного не было. Случилась, правда, несколько лет назад «несчастная любовь» – не такая несчастная, как у Кати, и, в общем, даже не любовь, но все же история вышла… грустная.

«Предмет» – когда грусть поутихла, Маня мысленно стала называть его именно так – не обращал на нее никакого внимания, хотя она, как школьница, делала все, чтобы ему понравиться. Она… ухаживала за ним, вот в чем штука! Даже в театр приглашала, и на день рождения в ресторан, где собирались знаменитости, и еще на какие-то премьеры в Дом кино, бог весть куда!..

И «предмет» ничего, не отказывался. Ухаживания принимал, ходил и в театр, и в ресторан, и со знаменитостями с удовольствием общался, но дальше… дело не шло. В конце концов все свелось к какой-то странной дружбе, где один влюблен, то есть, влюблена, а второй этим пользуется, хорошо проводя время!

Эта странная связь продолжалась года четыре, и Маня все глубже и глубже втягивалась в нее, как наркоман в тяжелые препараты, и в конце концов ей стало казаться, что она и впрямь без него жить не может и он – единственный, кто «ее понимает», и, значит, у нее такая любовь.

Любовь без любви.

И она сама, Маня Поливанова, существует только для того, чтобы «предмету» жилось легко и весело. С кем с кем, а с ней, Маней, всегда было весело!.. И деньгами она его выручала, если вдруг случались «перебои», и с нужными людьми знакомила, и мчалась по первому зову, если вдруг у него бывали неприятности на работе или плохое настроение, смотрела преданными глазами, развлекала, утешала.

Он никогда с ней не спал, и под дождем они не целовались – когда дождя не было, не целовались тоже! Но она все четыре года ждала, когда он наконец «прозреет» и поймет, какое она, Маня, сокровище и как его жизнь будет пуста без нее, если он, в конце концов, в нее не влюбится!

Вот черт побери!..

Сердясь на себя за дурацкие воспоминания, Поливанова выпрыгнула из машины прямо в сугроб – снег моментально набился в туфли – и вытащила с заднего сиденья свой потрепанный портфель.