С небес на землю

Вот только непонятно, для кого важно! Для нее самой? Для читателей? Для Анны Иосифовны? Для издательства, так сказать, в целом?.. Или все же прав этот презренный и мерзкий мужик, которому Алекс только что расквасил нос, и ей ничего не надо, кроме славы и денег, пусть и слава не слишком славная, и денег в любом случае меньше, чем от добычи алюминия?!

Вот вам и фарс! Как разобраться, где фарс, а где драма?..

– Алекс, – позвала она и полезла в карман за ключами от машины.

– М-м-м?

– Как ты разобрался, где фарс, а где драма?

– Анонимные записки с угрозами, приходящие по электронной почте, – фарс. Убийство – драма.

Маня открыла дверь и уселась на водительское место.

– А мотив? – подумав, спросила она. – У этой драмы есть мотив? Или она просто так драма?

– Я не уверен. Но мне кажется, самый главный мотив – ненависть. Ну, как у Веселовского, только глубже. Серьезнее. Чем глубже человек, тем страшней ненависть. – Он вдруг вспомнил своих змей. – За что и кого именно он ненавидит, я не знаю. А может, и знаю! Но мне все же нужно подумать.

У Мани в портфеле зазвонил телефон, и она долго и неохотно копалась в нем – искала. У нее было грустное, усталое лицо, и Алекс чувствовал себя виноватым, хотя в чем именно, не понимал.

Он не любил чувствовать себя виноватым.

Телефон, когда Маня приложила его к уху, разразился длинной речью. Она только слушала, почти ничего не говорила, лишь один раз спросила: «Ты с ума сошла?!»

– Там у Митрофановой почти истерика, – сказала, нажав кнопку. – Она нашла в сумке второй пропуск, и Береговой ей показал какие-то запонки, из чего она сделала вывод, что он подозревает ее в убийстве. Или она сама себя подозревает! Ничего я не поняла!

– Пропуск? – переспросил Алекс. – Она нашла в сумке пропуск?!

– Ну да, – подтвердила Маня. – Я тебе об этом и говорю. Куда тебя везти?

Он не слушал.

– А? Можешь до метро. А там я сам.

Был момент, когда она чуть не согласилась. Она сердилась, и устала, и встреча с Веселовским оказалась более тяжелой ношей, чем думалось!..

Был момент, когда ей больше всего на свете хотелось сказать, что до метро он и пешком дойдет, тут недалече.

Если б она так сказала, у Алекса Шан-Гирея не осталось бы ни одного шанса на спасение.

Но она привезла его прямо к подъезду!..

Отчасти потому, что жалко было бросать посреди дороги, отчасти потому, что хотелось посмотреть, где он живет.

И еще она немножко надеялась, что он оставит ее у себя.

– А где твои окна?

– На седьмом этаже, все темные.

Почему-то только сейчас Мане пришло в голову, что он вполне может жить не один, и, скорее всего, так и есть! И, скорее всего, где-то на заднем плане обязательно существует мадам Шан-Гирей – он же взрослый мальчик! И пара-тройка малюток не исключена.

Ну, тройка – это она загнула, по нынешним временам это дело почти невозможное, но уж один-то наверняка!

– Алекс, ты женат?

Он уже выбрался наружу и теперь хлопал себя по карманам, в сто первый раз искал что-то, то ли телефон, то ли ключи. Он то и дело шарил в карманах, находил, успокаивался, забывал и начинал искать снова.

Ее вопроса он не услышал, и немудрено – двигатель урчал, радио пело истерическим голосом про истерическую любовь, какие-то громкоголосые парни пробежали мимо, ежась в коротких курточках.

– До завтра, Маня.

Она фыркнула так, чтоб на этот раз уж точно услышал.

– Я, может, завтра в Нижний Новгород уеду!

Откуда взялся Новгород, да еще Нижний, она сама не знала. Придумалось на ходу. А вот она завтра возьмет и уедет!.. И пусть знает!..

– Ну, тогда до твоего возвращения из Нижнего.

И ни одного вопроса! И никакого удивления! Никаких сожалений!

Он захлопнул дверь и пошел к подъезду.

– К чертовой матери, – в спину ему процедила Маня Поливанова. – Все. Больше никаких иллюзий. Подумаешь, «Запах вечности»!

Она сдала назад, въехала колесом на бордюр – машину сильно тряхнуло, – вывернула руль и покатила в сторону шоссе.

Может, и умен, и хорош – такие ресницы и волосы должны были барышне достаться! – и талантлив, и загадочен, но ей, Мане, на это наплевать!

Ей на все наплевать. У нее свои дела.

В глазах странно задрожало, задвоилось, она шмыгнула носом, чтоб не зареветь, но все-таки заревела.

Алекса ее явное огорчение привело если не в восторг, то по крайней мере в отличное расположение духа. Он с удовольствием подумал бы о ее огорчении, проанализировал его со всех сторон – все же он был писателем, и вроде бы даже неплохим! – если бы время позволяло.

Но оно заканчивалось, стремительно, неумолимо, и нужно было возвращаться с небес на землю.

Там, в небесах, Маня и все новое и удивительное, что связано с ней.

Здесь, на земле, история с убийством, которая почти выстроилась у него в голове, – дорогие ботинки на трупе, пропавший листок с буквой «С», звонок на домашний телефон, митрофановская сумка, оказавшаяся на кухонном столе среди чашек и блюдец, черная собака на детской площадке, где его били, и еще одна, которую видел Береговой около дома Екатерины Петровны. И еще одна, во дворе Анны Иосифовны!