С негодяем интересней (СИ)

Каким- то образом я оказалась в их комнате, и первое что я увидела — это моя фотография с Софией, рядом с его рисунками. Больше не было никаких фотографий только наша. Теперь слезы рвались из меня, я чувствовала, как у меня ноет в груди. Я помнила каждый счастливый момент! Его в шинели! Платье с рюшами! Филина! Тюльпаны! Малину, переданную втихушку, когда было тяжело жить! Я понимала все. Но главное я все еще его любила, разбиваясь на части, мое сердце хранило тепло и втайне ожидало, когда же мы встретимся нормально и скажем, что любим.

— Отца после обедни выносить будут, — за моей спиной появилась его младшая дочь и полненькой рукой передала мне салфетку, чтобы вытереть слезы. Мне стало как-то не по себе от ее присутствия, не хотела, если честно, ее видеть. — Он говорил, что когда я закончу школу, ты поможешь мне переехать в город и оплатишь какую-то часть за университет.

Я промокнула слезы, откашлялась, когда до меня наконец дошел смысл ее слов! Я не хочу обсуждать бред, который они решили мне сыпать, когда его не стало. Чувствуя мою слабость, сейчас на меня нападут со всех сторон, и каждый будет тянуть в свою сторону. Как это всегда бывает, живешь ты себе, и никому ни одной душе не нужен. А как только ты попалась на своих эмоциях, оттаяла практически, тебя в цепкие лапы и растаскивают, пока не опомнилась.

— Дом на меня записан, но здесь будут жить мама, наш брат и бабушка. Я в этом году уже заканчиваю, — когда я развернулась к ней лицом, она посмотрела мне в глаза с такой надеждой, что меня передернуло.

— Ну, вот и славно, дом же на тебе, продашь и решишь свои проблемы, — я отдаю ей использованную салфетку в руки. — А на университет можешь сама заработать, как делала это я. Нам с мамой никто не помогал!

Она смотрит на меня ошарашено, видимо не ожидала, что я оттолкну ее, тихую кроткую родственницу в черных одеяниях.

— Ты же знаешь, что моя мама никогда не работала. И помочь она не одному из нас не может. — как-то совсем возмущенно получается у нее высказать претензию.

— Смешно. Слушай к чему эта показуха? — я делаю шаг к ней и мне приходится немного наклонить голову, чтобы смотреть ей в глаза и наш разговор остался без лишних ушей. — Он бросил меня, ради твоей матери. Когда появилась ты, он вспоминал обо мне, только когда нужны были деньги, жилье или помощь вам… Как же он вас называл? — я делаю вид, что тщательно вспоминаю эти слова, врезавшееся в памяти навечно. — Оглоеды и гаврики… Как-то так. Я никогда не была ни той, ни другой. Именно поэтому каждый из вас получил от него по кусочку. Ты дом, другие машину, огород, сарай, какую еще рухлядь? Понимаешь, к чему я клоню? Он не жалел меня! Только вас чертовых оглоедов! И теперь, когда он лежит там, вы все плачете не потому, что он умер. Нет! Он был единственным работающим человеком в вашей семье! Пацаны разъехались. Ты и твой братик решили взять позицию мамочки, которая никогда не гнула спину, а сидела и ждала, когда ее молодой муженек притащит деньги…пока она будет отмаливать свои грехи! Когда приходило время платить алименты, он божился, что его оглоедов надо кормить, и ничего, что моя мама пахала, как проклятая, чтобы вырастить меня. Два сраных Сникерса, вот такими были мои алименты в сумме. Поэтому пошла ты на хер со своими пожеланиями и слезами.

Я двигалась к выходу, как спасающаяся бегством будущая героиня очередного романа. Мне же было все равно: кто, что сказал, как они размышляют. Но мой приезд был к нему, человеку которого уже нет. Это было сделано, чтобы простить его за все, что он сделал, а не посадить себе на шею его семью. Я в душе переживала, что не успею простить его, но теперь он может уйти с миром.

— Илонка, погоди, на кладбище поедем, — за мной по пятам идет его жена, пока я рву когти подальше отсюда.

Я ничего ей не отвечаю, все, что я сейчас хочу — это уютная квартира, домашнее тепло, моя мама и дочь рядом со мной. Я здесь чужая, хочу к своим родным людям!

Когда я уже выхожу за забор, слышу сзади быстрые шаги, оборачиваться не хотелось, поэтому я только ускорилась. Раздраженно отряхиваю пожухлые листья с березы, стоящей около дороги, она в наглую осыпается на мою голову. Если сейчас пойдет дождь, я сорвусь от злости. Больше никто за мной не бежит, домики, которые мне встречаются на пути все ухоженные, у каждого жителя огород, уже вспаханный к зиме. Чего я не увидела у моих «родственничков» тунеядцев. Они мне напоминают ос-наездников, откладывающих свои яйца в живую жертву, чтобы в итоге детки сожрали своего носителя. Лишь бы пристроить свои жопы.

Я не замечаю за своими мыслями транспорт, подъехавший сзади, и меня передергивает, от резкой его остановки.

— Садись домой отвезу, — Сергей перегибается через сидение и дергает ручку открытия двери. — Илона.