С О. Генри на дне (фрагмент)

— «Корабли, что проходят в ночи», — прошептал Портер. — В плаванье им угрожают только две скалы: полицейский и хозяйка. Как они истерзаны и разбиты бурей, не правда ли? Их вид преследует меня.

Из темноты выступила оборванная фигура девушки. Ей было на вид около семнадцати.

— Должно быть, прямо из мирного деревенского болота.

— Ерунда. Это бывалая…

— Несомненно, первый выход. — Портер подтолкнул меня локтем. — Она не научилась еще управлять своей ладьей в волнах городской жизни.

— Это ее трюк. Она просто распустила рваный парус для эффекта.

— Нет, вы ошибаетесь. Заговорите с ней, и мы увидим, кто из нас прав. Я подержу пока лошадей. — У Портера была манера вытаскивать вдруг словечко из прошлого и неожиданно бросать мне его в лицо.

Когда мы приблизились, девушка нырнула в подъезд, делая вид, будто завязывает ботинок. Она взглянула на меня, и в ее расширенных полудетских глазах отразился страх.

— Пожалуйста, не забирайте меня. Я никогда не делала этого до сих пор.

— Я не полицейский, я хочу представить вам моего друга.

Биль подошел к нам:

— Вы испугали барышню. Спросите ее, не пожелает ли она пообедать с нами?

Девушка, испугавшись еще сильнее прежнего, отпрянула назад:

— Я не смею пойти с вами.

— С нами вы можете смело пойти куда угодно. — Портер обращался с ней так, точно она в самом деле была принцессой, а он странствующим рыцарем.

В его любопытстве не было ничего личного. У него была одна непобедимая страсть — раскрывать тайны, скрытые в сердцах мужчин и женщин, окружавших его. Он не желал пользоваться процеженными данными, полученными из вторых рук. Это был ученый, и трепещущее человеческое сердце являлось единственным всепоглощающим объектом его любознательности.

Мы отправились к Мукену. Маленькое, худенькое белесое существо, конечно, никогда не бывало там раньше. Глаза девушки сияли от возбуждения. Благодаря стараниям Портера она почувствовала себя настолько свободно, что это начало даже чуточку смущать меня. Я хотел, чтобы девушка сознавала свою ничтожность перед его величием.

— Это известный писатель, — шепнул я ей.

Портер обернулся ко мне с усмешкой.

— Ничего подобного, — возразил он.

— О нет, я верю, — сказала она. — Мне хотелось бы почитать то, что вы пишете. Должно быть, все о замечательных людях, о деньгах и о всяких великолепных вещах, не правда ли?

— Да, — ответил Портер. — О таких вот девушках, как вы, и обо всех странных происшествиях, которые случаются с ними.

— Но в моей жизни нет ничего красивого. Я знаю только низость, нужду и голод, а красивые вещи никогда не случались со мной, до сегодняшнего вечера. С тех пор, как я себя помню, все было одно и то же.

Портер вызвал ее на откровенность. Он оказался вполне прав. Это была обыкновенная деревенская девушка. Ей наскучило однообразие, и она решила отведать настоящей жизни.

В ней не было ничего замечательного. Я не видел тут никакой темы для рассказа. Она загорелась только один раз: когда принесли обед, и в этот момент вдохновенная радость осветила его лицо. Мне показалось, что Портер должен быть, несомненно, разочарован.

— Когда я вижу кораблекрушение, мне всегда хочется узнать, почему оно произошло, — сказал он.

— Ну, что же вы извлекли на этот раз?

— Ничего, кроме сияния, каким озарилось ее лицо, когда подали суп. Вот вам и рассказ. Что скрывается за этим восторженным взглядом? Почему лицо девушки может так разгореться при виде тарелки супа в этом городе, где каждый вечер уничтожается больше пищи, чем потребовалось бы на дюжину армий? Тут столько материала, что его и не упишешь вовеки.

Каждый встречный открывал ему сокровища. Мы побывали с ним всюду — в притонах, шантанах, подвальных кафе. Все то же неуклонное влечение направляло его в этих странствиях. Не удивительно, что Нью-Йорк сбросил с себя маску перед несравненным «полуночным исследователем».

— Я чую сегодня в воздухе идею, полковник. Пойдемте-ка выследим ее.

Это было на другой вечер после того, как мы пообедали с ним в гостинице «Каледония».

Мы пошли по Шестой авеню. Дождь хлестал нас сзади и спереди. Слабые огоньки мерцали у входов в подвальные ресторанчики. Смешанный запах застоявшегося пива, капусты и бобов поднимался оттуда. Мы обошли немало таких жалких кабачков с посыпанным опилками полом и поломанными солонками на исцарапанных, непокрытых столиках.

— Нет, не тут. Пойдем к О'Рейлю. Мне что-то не нравится аромат этих итальянских трактиров.

На 22-й улице Портер закрыл зонтик:

— Здесь мы найдем то, что ищем.

У стойки стояло человек двадцать мужчин. Столики, разбросанные тут и там, были не шире обыкновенных полок. Расфуфыренные, украшенные фальшивыми бриллиантами женщины едва умещали на них свои локти.

Мы заняли свободный столик. Когда Портер уселся, все женщины, находившиеся в баре, окинули его восхищенными взглядами.

— Черт возьми, Биль, неужели вы собираетесь кушать в этом хлеву?

— Только пиво и сандвичи. Посмотрите-ка туда, полковник. Я вижу свою идею.

В одном углу сидели две девушки, миловидные, бедно одетые, худенькие, с упорным пронизывающим голодным огоньком в глазах. Портер сделал им знак.