С.О.Н.

Почему он так смотрит? Это уже не простая вежливость. Это вопрос. Загадка. Дерзкая попытка беззвучно передать мне свои мысли.

– Не художником, а дизайнером, – тут же перехватывает инициативу Наташа, после того как Маргарита перевела нашу беседу на французский.

Вздрагиваю, нехотя отвожу взгляд от Ангела.

– У Алисы дар рисовать одежду! Я сейчас покажу.

Вытерев руки салфеткой, мачеха роется в телефоне. Она находит собственный портрет, я рисовала его в ее прошлый день рождения, в августе. И он даже неделю был прикреплен к топовым новостям на ее странице: высшая похвала, которой могла удостоиться картинка.

Поль берет в руки мобильный, а мне вдруг хочется кричать. Мои рисунки – это мой мир, я не хочу им делиться. Не с ним. Не сейчас. Не в присутствии стольких людей.

Лицо моего Ангела озаряет улыбка.

– Ты сама рисовала?

Я помню этот портрет. Наташа так любила это бежевое платье, но пятно от красного вина вывести было невозможно: слишком нежной оказалась ткань. И я, дабы ей угодить, изобразила ее в том убитом бесстрастной рукой винодела платье с меховой накидкой на плечах. Таша потом еще заказывала такую же накидку у портнихи.

– Да, – снова тихо отвечаю я. – Конечно, сама.

– Очень красиво, – он передает телефон дальше по кругу стола. Всем вдруг хочется посмотреть на мое творчество. Если бы на столе была кнопка, чтобы сразу же провалиться под землю, я бы нажала на нее, не задумываясь.

– Ты тонко передаешь суть человека в чертах лица, – продолжает Поль. – Я не очень разбираюсь в искусстве, но твоя работа чем-то цепляет.

Сердце изможденно ударяется о грудную клетку. Щеки безбожно горят пунцовыми пятнами.

– В Париже много школ искусств. Ты бы стала настоящим профессионалом, – задумчиво продолжает мужчина моей мечты. – Значит, ты хочешь создавать одежду?

Мне кажется, что от переизбытка чувств меня вырвет прямо на Славины щеголеватые джинсы.

Почему ему это так интересно? Дань вежливости? Да неужели? Поль снова ловит мой взгляд, и я привычно забываю вдохнуть. Распаленная грудная клетка кажется жестким и неимоверно тяжелым корсетом.

– Я не хочу быть дизайнером одежды, – бросив в Наташину сторону вызывающий взгляд, отвечаю я. – Я хочу рисовать картины.

Марго тут же ябедничает, переводя мои слова.

– Какая разница, что тебе рисовать? – тут же вклинивается моя мачеха на русском. – Но у тебя же дар кутюрье, моя девочка. Жалко будет продавать в переходе у метро не нужные никому пейзажики вместо того, чтобы грести сотни тысяч евро за эскиз новой коллекции.

– Между прочим, – вступает Маргарита, – с нашими связями, ты бы начала работать в известном доме мод еще во время своего обучения.

Сжимаю кулаки и удивленно понимаю, что меня обуревает неистовая ярость. Еще Маргарита бы мне не указывала, чем заниматься! Она и так выходит замуж за того, кого я любила задолго до ее появления. Ей мало этого?

– Я не буду дизайнером одежды, – мой голос дрожит от гнева и неприкрытого отчаяния. – Меня это не интересует. Я маму потеряла пять лет назад, так неужели мне и себя теперь потерять из-за ваших взрослых амбиций?

За столом наступает звенящая тишина. Поль недоуменно смотрит на меня, на Наташу, на Марго, но никто не рискует переводить ему дерзкий ответ. Папа утыкается носом в тарелку. Я знаю, что он делает сейчас. Возводит между нами дополнительную стену из своего чувства вины.

Трус.

Ну и пусть. Он никогда не мог противостоять своей новой жене, а вот сил кричать на маму у него было хоть отбавляй. Может, она из-за этого и начала пить?

– Алиса, мне кажется, что художник – это очень круто, – несмело начинает Слава. – Я уже вижу тебя в берете и измазанную краской, создающую свой шедевр. А ты покажешь мне свои рисунки?

Молчу. Гнев еще слишком силен. Помада на Наташиных губах уже стерлась, и они кажутся белыми: ее ярость гораздо сильнее моей. Ох и взбучку она мне устроит за этот вечер!

Слава пытается в общих чертах перевести Полю наш спор. Я слышу, как француз легко смеется, резко поднимаю глаза. Он расслаблен. Улыбка на его губах кажется божественно сладкой.

– Ты все правильно делаешь, – подмигивает он мне, отчего сердце ошибочно ввинчивается куда-то в позвоночник. – Ты же сама можешь выбирать, кем стать. Умение рисовать – редкий дар, и я бы тоже хотел посмотреть твои рисунки.

Слушаю стук сердца в почему-то заложенных ушах. Марго кидает мне далеко не дружелюбный взгляд. Папа так и рассматривает свою тарелку.

– Мне очень жаль, что ты потеряла маму, – тихо заканчивает Поль свою краткую речь.

Мои глаза наполняются тяжелыми, жгучими слезами. Его сочувствие вызывает в груди такую бурю эмоций, что внезапная вспышка гнева отходит на второй план.

Истеричка. Настоящая истеричка. Уберите меня подальше от приличного общества и наденьте смирительную рубашку.

– Прости, Наташа, – несмело поворачиваюсь я к своей мачехе. – Я не хотела тебя обидеть, но ты ведь понимаешь, что в данном случае я сражалась за свое будущее?

Пытаюсь, чтобы тон стал легким. Почти шутливым. Наташа не улыбается, когда бросает мне обиженный взгляд.