С опозданием на много лет...

— Только аккуратно, чтобы она тебя не поцарапала, — разрешила Оксана.

Она прошла на кухню и поставила пакеты на стол.

— Ничего не изменилось, — она огляделась по сторонам. — Когда я последний раз была здесь? Лет двадцать назад?..

Посередине, как и раньше, стоял тяжелый дубовый стол, его окружали шесть стульев под стать столу. На этажерке — нефритовые слоники, фарфоровая балерина, китайские божки, тонкие хрустальные бокалы…

— Этот дом знал лучшие времена — сказала Оксана, проведя рукой по пожелтевшим от времени обоям. — Странно, что онаничего здесь не поменяла.

Она— это вторая жена Лаврова. Оксана никогда не называла ее по имени.

— Наташа редко сюда приезжала. Она не любила деревню. Мы с ней жили в городе. После развода я поселился здесь, — пояснил Лавров.

Оксана принялась заполнять холодильник продуктами.

— Чем ты тут питаешься? У тебя же пустой холодильник…

— Тетя Фрося приходит ко мне каждый день. Не забывает… Всегда чего-нибудь приносит. Я не голодаю…

— А кто делает уборку?

— Она же…

— Как она мне нравилась в детстве! — она погладила фарфоровую балерину. — Я тоже мечтала быть балериной. Мечтала о пуантах, о пачке! Представляла себя парящей на сцене! Как я умела мечтать в то время! Запоем…

Взгляд у нее стал мечтательный и удивленный, будто она, так хорошо зная себя, вдруг обнаружила в себе качества, давно ей позабытые…

— Когда, в какой момент я разучилась мечтать? — спросила она себя, но не могла найти ответ.

— Я тоже много чего разучился делать с возрастом… Но кое-что и приобрел… Кряхтеть научился, ворчать.

— Смотри, мои зарубки! Тут даже год и число сохранились. Каждый год в начале лета и перед школой ты отмечал мой рост. Как я гордилась собой, когда подрастала за лето на пару сантиметров!

— По этой причине я и не меняю ничего. Слишком много воспоминаний, — согласился Лавров.

Всюду тени прошлого… Столик из карельской березы, часы с ажурными стрелками, украшенные пухлыми херувимами. Бронзовая ваза, отделанная чеканкой. В ней раньше лежали конфеты. В детстве она подолгу стояла рядом, не зная какую ей выбрать. Ваза светилась лунным светом. Оксана бережно обхватила ее ладонями, ощутив прохладу бронзы и рельеф, знакомый ей с детства. Чугунный чертик строил ей рожу. Тот чертик, при виде которого она все детство обмирала от страха…

Она повернулась к шкафу из темного дерева, с резными дверцами и бронзовой инкрустацией.

— Господи, даже двери не скрипят! Как там у Чехова? Дорогой многоуважаемый шкаф… Сегодняшнюю мебель из ДСП не назовешь многоуважаемой. Даже язык не повернется такое сказать…

Подойдя к ковру на котором висело оружие и охотничьи трофеи. Она взяла ружье в руки:

— Похоже, к нему не притрагивались много лет. Помню, как ты однажды принес убитых зайцев, а я не стала их есть.

— Ты еще сказала: что не хочешь, чтобы из-за тебя убивали зайчиков. Сказала, что можешь поесть и хлеба, а зайцы пусть живут…

— Да-да. Я взяла кусок хлеба и заперлась у себя в комнате, — усмехнулась она. — Раньше у меня были принципы! Я во что-то верила, хотела что-то изменить, жалела несчастных… Как давно это было! И как все изменилось! В данный момент я не вижу ничего предрассудительного в том, что ради меня убивают до пятидесяти норок, чтобы сшить из них мне модную шубку. Не вижу плохого в том, что ради меня вспарывают тысячи самок лосося, чтобы я ежедневно могла есть икру. Я давно уже не гнушаюсь ничем, и от моих принципов ничего не осталось. Той милой девочки, которая жалела птенцов, выпавших из гнезда, и кормила всех бездомных животных… давным-давно нет. Она давно превратилась в обычную прожигательницу жизни…

— Но ты же работаешь?

— Да. Что-то там работаю, — пожала плечами Оксана. — Поверь, человечество ничего не потеряло, если бы я перестала ходить на работу…

— Мама, мы подружились с киской! Она такая хорошая! Смотри, она мне все руки вылизала языком, — задыхаясь от радости, сообщила вбежавшая в комнату Настя.

Она поднесла к лицу матери растопыренные ладошки.

— У киски язык шершавый-прешершавый. Мне даже руки перед едой мыть не нужно, такие они у меня чистые! — тараторила Настя.

— Как раз наоборот! После того, как ты поиграла с животными нужно очень тщательно мыть руки! — резко ответила Оксана. — Киска лизала тебе руки потому, что они у тебя все липкие от мороженого. И кофта у тебя сейчас липкая и вся в кошачьей шерсти. Что ты за неряха?!

— Мама, дай мне колбасы! Я отнесу киске! Она голодная! Мама! Мама, дай! — завизжала и затопала ногами Настя.

— Возьми! Только не кричи мне в ухо! Это что за ребенок?! Голова даже разболелась.

Оксана потерла виски и закурила, с недовольным лицом уставившись в окно. Там по-прежнему лежал сад — кусты сирени и акации окружали дом глухой стеной. Солнце уже скрылось за горизонтом…

Лавров прищурился, пытаясь получше разглядеть дочь. Она сидела в изящной непринужденной позе, все еще гибкая и стройная для своего возраста. Он перевел взгляд на ее руки. Мягкие, в ямочках, с чуть загнутыми на концах пальцами. Это были руки никогда не работавшей женщины. Да, она все еще хороша… лишь когда злится, становится отталкивающей.