С открытым забралом

Теперь он, стиснув зубы, ведет обходную группу в неизвестное. Пляшут свой сумасшедший танец желто-серые вихри, и трудно отличить день от ночи. Нет конца пути. Сто десять верст по двадцатиметровым барханам растягиваются во все пятьсот. Ветер сразу же заметает следы, опасно отойти от колонны в сторону хотя бы на несколько шагов: кричи не кричи, тебя все равно не услышат. И выстрелов твоих не услышат. Красноармейцы тяжело дышат, задыхаются от летящего в лицо песка, к которому вдруг прибавился мелкий, колючий снег. Они прячутся за коней и верблюдов, но это мало помогает. Животные еле идут, низко опустив головы. Их все время приходится понукать, бить плетью. Верблюды ревут, плюются, поворачиваются против ветра.

Бредут, шагают по глубокому песку истерзанные бурей люди, полумертвые от усталости, от жажды, падают в изнеможении, лежат, уткнувшись лицом в песок. Не легко тащить за собой шестнадцать орудий и тридцать девять пулеметов «максим».

А мороз все набирает силу, обжигает легкие, разрывает грудь. Кто-то не перенесет этого похода, не дойдет до цели... Остальные должны дойти. Должны!..

Куйбышев ехал впереди всех. Первая пуля предназначалась бы ему, но его это мало беспокоило. Он начинал догадываться, что проводники-туркмены заблудились. Все чаще и чаще поднимаются они на вершины барханов и надолго застывают там, вглядываясь в желтую мглу.

— Почему отряд остановился? — спросил он у Сергея Тимошкова, заметив, что верблюды ложатся на землю.

— Мы потеряли ориентировку, — прокричал в ответ Тимошков, стараясь заглушить шум ветра.

В самом деле, заблудились... Где-то сбоку должна быть железная дорога. Не так уж далеко и государственная граница. Очень легко в этом желтом тумане забрести в Персию, где англичане.

Тимошков был обескуражен. Воды в бочонках осталось совсем мало.

— Что делать, Валериан Владимирович?

— Объявите большой привал. А я с небольшой группой конников отправлюсь на разведку. С места не снимайтесь, пока не получите от меня письменного приказа. Прошу двадцать всадников.

Его конь поднялся на высокий бархан, заросший черным саксаулом. Перед Куйбышевым была пустыня, затканная колеблющимся пыльным маревом. По сторонам едва угадывались силуэты других барханов, высоких, как горы.

Он смотрел во все глаза, но ничего не мог рассмотреть.

Куда ехать? Нужно оставить на верхушках барханов какие-то ориентиры, видимые издали, чтоб не потерять отряд на обратном пути. Ну хотя бы повесить белые тряпки.

Остервенелый ветер пронизывал Куйбышева насквозь. Но холода он не чувствовал. Опять создалась безвыходная ситуация.

Он повел отряд в пустыню. И завел. Но странное дело: он не испытывал сейчас раскаяния. Знал: по-другому было нельзя, невозможно. Песчаный ураган — дикая случайность, ее надо преодолеть, как преодолевал до этого еще более дикие и несуразные случайности.

В нем беспрестанно клокотала неукротимая сила. Понимая, что другие устали, вымотались, сам он усталости не испытывал. Она, усталость, была где-то там, внутри, но ее сейчас не надо принимать в расчет. Когда-нибудь потом она скажется, напомнит о себе изношенным сердцем, но перед лицом вот этой мертвой зимней пустыни он не имеет права на усталость.

И еще он знал за собой нечто такое, чему просто нет объяснения: он всегда как бы угадывал выход из любого, самого запутанного положения. То был своеобразный инстинкт, выработанный годами опасности.

— В той стороне должен быть северо-восток, — сказал Куйбышев разведчикам. — Нужно скакать туда.

И они поскакали, выбирая глинистые участки, где ехать было легче.

Ехали и час, и два. Лошади выбились из сил. Валериан Владимирович вылез из седла и, оставив коня на разведчиков, стал осматривать окрестности. Это заняло еще несколько часов. Но он был неутомим. В конце концов наткнулся-таки на след арб. Это было спасение.

Выдрал страницу из полевой книжки, написал донесение Тимошкову: «След арб, по-видимому, ведет на станцию Айдин. Он все время направляется на северо-северо-восток. Карта, по-видимому, верно изображает дело. Мы едем дальше, но ввиду необходимости спешить я счел нужным послать это донесение. В направлении, в котором мы едем, проехал взвод 16‑го полка, что мы узнали со слов одного заплутавшегося казака».

Отправив донесение с одним из красноармейцев, он повел группу к станции Айдин. Теперь приходилось соблюдать крайнюю осторожность. За каждым кустом саксаула могла быть засада. Их также могли заметить разведчики белых. Они ехали до тех пор, пока из пыльной дымки вдруг не поднялась огромная коричневая гора. «Большой Балхан!» — догадался Куйбышев.

А вот и станция Айдин! Та самая станция, где были расстреляны двадцать шесть бакинских комиссаров... Она забита поездами.

— Вернемся к отряду, здесь все ясно, — сказал Куйбышев. У него зародилась мысль, как запереть белых на этой станции, не дать им уйти отсюда к Каспийскому морю, к Красноводску. Но своими соображениями он ни с кем не поделился.