С открытым забралом

— О якобинцах нужно начинать рассказывать с самого начала. Это значит рассказать историю великой французской буржуазной революции. Якобинцы совершили самый радикальный переворот в истории человечества того времени. Робеспьер перед казнью сказал: «Смерть — это не вечный сон... Это дорога к бессмертию». Вернусь, расскажу и о Робеспьере, и о Сен-Жюсте, о Кутоне и других... Да, да, отставание от революции опасно.

Разве мог он знать, что больше не вернется в Бухару, в Туркестан?..

Для скорости продвижения по железной дороге надел шинель, шлем со звездой, навесил сбоку маузер, серебряную шашку, которую ему преподнесли в знак благодарности за освобождение Бухары. И сразу все осталось позади — басмачи, беки, узорные минареты, купола древнего города, куча нерешенных вопросов. Но и в поезде, неторопливо ползущем через немыслимые заснеженные пространства, он продолжал думать о Бухаре, о Файзулле Ходжаеве, о том, что нынешний год в степи выдался страшный — джут, гололедица, большой снег, массовый падеж скота. На станциях — покалеченные, исковерканные паровозы, разбитые вагоны. По сути, транспорт парализован. Толпы беженцев. Куда бегут? В Ташкент? Там тоже хлеба нет.

Он пробирался по разрушенной стране, по стране голодающей, застывшей, гибнущей от сыпняка и черной оспы. Молчаливые корпуса заводов и фабрик. Ночью ни огонька на сотни верст. Бирючья темень, вьюга. Никто не удивляется финансовому хаосу, в который втянута республика. Каждый крупный город имеет свою денежную фабрику. Используются даже винные этикетки. На мадере местный нарком финансов, послюнявив карандаш, пишет от руки: «1 рубль». Этикетка от кагора почему-то ценится выше — в 3 рубля, от портвейна — в 10 рублей, от хереса — в 25 рублей. Фантастическое время. Во всем Туркестане и Бухаре свои деньги — широкие плотные шелковые ленты с бахромой.

На крупной станции за триста рублей купил газету... Чуть ли не годичной давности. Скуки ради прочитал и от маленького сообщения испытал своеобразный шок: «21 января 1920 г. состоялось первое заседание Атомной комиссии. В числе присутствующих был академик А. Н. Крылов. Составлен текст для радио по поводу известного открытия профессора Рождественского о строении атомов. Текст передан народному комиссару А. В. Луначарскому, который пошлет по радио из Москвы заграничным ученым учреждениям. Решено обеспечить ему возможность продуктивнее работать дома. Командировать за границу двух физиков для закупки необходимых книг, журналов и материалов».

Бог ты мой, о чем все это?! Неужели, кроме атомов, у государства нет других, более неотложных забот?

И пока поезд тащился через заснеженные степи, он думал все же об атомах. Чем-то они его задели. Вспомнил: об атомах говорил брат Анатолий, инженер-электрик. Вся электротехника держится на атомах и электронах. А еще раньше об атомах читал в «Материализме и эмпириокритицизме». Но то были как бы «философские» атомы.

И в вагоне дальнего следования полпред из Бухары вернулся в дни юности, словно бы прорвал завесу в прошлое. Тогда в нем жил глубочайший интерес к загадкам естествознания. Время, пространство, строение материи, проблемы космологии. Нарымская ссылка. Варвара Яковлева. Профессор астрономии Павел Карлович Штернберг. «Астрономия нужна каждому, чтобы оценить масштабы земных дел, на них иногда полезно взглянуть со звездной высоты», — так, кажется, он говорил. И еще: «У Ленина каждая идея с «характером». Всегда жила надежда на встречу. Оставался интерес к бородатому звездочету, который отдал всего себя революции. Были на одном фронте — на Восточном. Но встретиться не довелось. Вместе с командармом Тухачевским политкомиссар Павел Карлович Штернберг брал Омск. Переправлялись через Иртыш. У самого берега машина провалилась под лед. Простуженный Штернберг в госпиталь ложиться отказался. Третьего февраля этого года Павел Карлович умер. Ему было, кажется, пятьдесят пять, а Куйбышеву он всегда представлялся стариком, наподобие Леонардо да Винчи. Пятьдесят пять... много или мало? Как говорят американцы: каждый должен жить долго, но никто не должен быть старым. Ему дороги были звезды, но люди были дороже. Где Варя Яковлева? В семнадцатом была среди самых яростных сторонников ленинского курса на восстание. Одно время работала в коллегии наркомата у Григория Ивановича Петровского. Теперь вроде бы в Москве, в Комитете партии. Как перенесла смерть мужа? На Высших женских курсах о ней говорили: «У нас один мужчина, и тот Яковлева».

И там, вдали, в снегах страны чужой
Ваш образ милый, бодрый, дорогой
Растопит лед суровой злой неволи
И воскресит мечту о светлой, гордой доле,
О днях грядущего, наполненных борьбой...

Те дни ссылки кажутся такими далекими. Теперь, пройдя через все испытания, бывшие политические ссыльные должны строить ту самую новую жизнь, которая была сокрыта в романтической дымке.