С открытым забралом

Сидя в своем служебном кабинете и прислушиваясь к свисту бурана за окном, Владимир Яковлевич вспомнил об одном памятном разговоре с сыном.

Валериан только что окончил кадетский корпус, когда Владимир Яковлевич вернулся из петербургского госпиталя — весь перебинтованный, в черных очках, на костылях.

— Поздравляю тебя, Воля, с успешным окончанием корпуса, — сказал Владимир Яковлевич сыну. — Дорога в военное училище тебе открыта!

— Поздравляю вас, папа, с царскими наградами и повышением, — отозвался Валериан как-то сумрачно. — Но я не хочу и не могу быть офицером. В военное училище не пойду!

Владимир Яковлевич был изумлен: что случилось? Воля всегда грезил военными подвигами, мечтал сделаться новым Суворовым. Ни больше ни меньше! Уж не напугал ли его вид израненного отца? Но ведь на войне случается и такое: на то она и война. Воин воюет, а ино и горюет. Красна брань дракой.

— Ты боишься? — спросил он, пытливо вглядываясь померкшими слезящимися глазами в лицо сына.

— Боюсь. Но не смерти на войне, а позора в тылу. Боюсь честь потерять. Честь теряют только раз — вы сами так сказали.

— О каком позоре в тылу ты говоришь? — осторожно спросил Владимир Яковлевич. — В Порт-Артуре русские солдаты и офицеры дрались беззаветно. Мы ни в чем не повинны: Япония вероломно напала на нас. Без объявления войны. Кроме того, у них — шимоза, а у нас таких снарядов нет...

— А если бы она напала не вероломно? Что было бы тогда? — спросил Валериан. — Мы, наверное, выиграли бы войну и адмирал Рожественский, наверное, не потопил бы эскадру?

Владимир Яковлевич смешался: он-то знал — было бы то же самое. Позор, разгром.

Валериану всего семнадцать. Высокий, плечистый — весь в отца. Даже залысинки на лбу точно такие же. И глаза серые, словно прозрачные. Взгляд их совсем не детский: в них ровная и важная задумчивость. В нем всегда было сильно развито чувство собственной значительности.

— Я отвечу вам, папа, что было бы тогда, — сказал он. — Да вы и без меня знаете, что было бы: было бы то же самое. За спиной Японии стоят Англия, Америка и — негласно — Германия, которые подготовили Японию к этой войне, снабдили деньгами, пушками, пулеметами. Они мечтали обескровить Россию. А царю требовалась маленькая короткая война для подавления большой революции.

— Ты начитался революционных прокламаций!

— Я их сам пишу.

— Мы не должны ввязываться в политику: мы — дворяне.

— И генерал Редигер так считает. Его спрашивают, почему не обучили армию, бросили на убой, а он свое: армию учить не нужно, она должна не учиться, а служить династии. Когда солдат говорит об отечестве, его бьют по физиономии: не смей думать об отечестве! Ты должен защищать династию, царя, правящую верхушку, а не отечество. И солдаты начинают понимать, да и мы тоже: царская династия — враг нашего отечества. Вот мы в кадетском корпусе и спрашивали друг у друга: почему в Маньчжурию царь бросил малообученные части, укомплектованные запасными солдатами, а лучшие кадровые войска, которые могли бы разгромить Японию в два счета, оставил при себе? Говорят, тех раненных под Мукденом в Россию не пускают. Почему царь поторопился заключить мир с Японией? Ведь Россия не обескровлена! Обескровлена Япония. А наша армия по-прежнему цела и боеспособна.

Владимир Яковлевич слушал со всевозрастающим интересом.

— Ну и почему все так? — спросил он.

— Вы, папа, наверное, уже получили тот секретный приказ, где войскам предписывается стрелять в народ не холостыми, а боевыми?

От неожиданности Владимир Яковлевич даже привстал, оперся на костыль.

— Откуда тебе известно про этот приказ? — спросил он сдавленным голосом.

— Не так уж важно откуда. Вот этого позора я и боюсь: боюсь, что, когда стану офицером, мне прикажут стрелять в безоружную толпу рабочих. Офицерское ли это дело? Я ведь знаю, и все мы знаем, почему дед Яков застрелился: он не захотел стрелять в взбунтовавшихся крестьян. Броненосец «Князь Потемкин Таврический» восстал, папа. Офицеров — за борт!..

— Я все это знаю. И все же по существующим правилам директор кадетского корпуса не может освободить тебя от поступления в военное училище. Таков порядок. Ты должен!..

Ироническая улыбка сошла с губ Валериана, он задумался. Возможно, в нем происходила внутренняя борьба.

— Хорошо, — наконец произнес он. — В таком случае я стану военным врачом. Лечить все-таки лучше, чем по приказу царя-батюшки палить в безоружных людей. Помогите мне, папа, поступить в Петербургскую военно-медицинскую академию.

Так они и порешили тогда. В медицинскую академию Валериан поступил, экзамены сдал блестяще. Но врачом не стал: через полгода его исключили за участие в студенческой забастовке. Заступничество Владимира Яковлевича не помогло. Да никто и не просил его о заступничестве: Валериан исчез. Это у них называется «перейти на нелегальное положение». Зачем? Где он сейчас, на какие средства живет? И жандармы с полицейскими, конечно же, устраивают на него охоту, выслеживают, как дикого зверя. Что его толкнуло на этот гибельный путь? Что?..