С отцами вместе

— Я сам буду вас обвинять. Это вы, большевики, обманули народ. Да-с! Вы обещали рабочим и крестьянам Дальнего Востока советскую власть. А что дали? Буфер!

Храпчук ударил шапкой об пол, подскочил к сцене, готовый с кулаками наброситься на эсера.

— Я за советскую власть воевал, а не ты! Дай только срок, сорвем мы синюю заплатку с красного флага!

Старик погрозил подсудимому и, ворча что-то себе под нос, вернулся на место. Председателю суда понравилось такое дополнение к инсценировке, от удовольствия он покрутил приклеенные усы, подмигнул смазчику Широких. Тем временем эсер напялил на голову цилиндр, покрутил в руке трость.

— Я обвиняю, господа, то есть товарищи!

— Керенский волк тебе товарищ! — крикнул какой-то железнодорожник.

Эсер поморщился.

— Я обвиняю! Да-с! Большевики на весь мир прославились своей жестокостью. За примерами далеко ходить не будем. Совсем недавно поселковые коммунисты и комсомольцы, так называемые чоновцы, расстреляли русских интеллигентов в пади Моритуй…

Голос Васюрки Чуракова рассек тишину:

— Жалко, что тебя не уложили вместе с ними!

— Какое бескультурье! — завопил эсер, кидаясь к Мокину. — Прошу вас оградить меня от хулиганства!

Смазчик Широких, пошептавшись с Митей, поднялся за столом и сказал эсеру:

— По-твоему выходит, что Васюрка Чураков некультурный? А скажи пожалуйста, всему народу, где был ты, культурненький, когда наши отцы и братья с оружием в руках боролись с царским режимом, с разными атаманами да генералами? Где ты прятался?

— Вопрос не по существу! — возмутился обвиняемый.

Зрители зашумели, затопали. Раздались возмущенные возгласы:

— Ну и жаба!

— Заткните ему глотку!

Председатель суда теперь и сам не знал, где инсценировка, а где настоящая жизнь. Эсер, нарушая план, вскочил на суфлерскую будку, перегнулся в зал, потряс тростью.

— Кто это хочет заткнуть мне глотку? А ты знаешь, щенок, что я в царской тюрьме сидел?!

— Тихо! Не бузить! — начал наводить порядок Мокин. — Ты что, Кравченко, руку поднял? Вопросик эсеру? Валяй!

Костя, не слезая с подоконника, спросил:

— За что вас при царе в тюрьму садили?

Подсудимый обмахнул вспотевшее лицо цилиндром.

— Я в губернатора стрелял. Да-с! Что тебя еще интересует, молодой человек?

Весь зал смотрел на Костю Кравченко.

— Меня интересует, почему эсеры в товарища Ленина стреляли? За что они убили большевика Урицкого в Петрограде?

Зрители зашумели. Эсер вскочил на скамью, поднял трость.

— Комсомольская провокация! — кричал он. — Мне не дают говорить! Председатель суда, примите меры!

— Вопросы поставлены ребром! — громко сказал Мокин. — Тебе, эсер, и крыть нечем… И вообще я тебя призываю к порядку. Чего ты забрался на скамью подсудимых? Тебе на ней сидеть положено, а не стоять! Слезай!

Зрители смеялись. Эсер послушно спрыгнул со скамьи.

— Поверьте мне!.. Только мы, социалисты-революционеры, поднимаем знамя свободы и счастья и пронесем его по всей России… Большевики заведут вас в неволю, оставят в нищете. Да-с! Они научили вас петь «Интернационал», и вы поете: «Для нас все так же солнце станет сиять огнем своих лучей». Солнце сиять, конечно, будет потому, что большевики не в силах его погасить, но больше, ей-богу, ничего не будет!..

Сунув два пальца в рот, Васюрка громко свистнул. Его поддержали другие. Храпчук кричал: «Митя, дай ему по кумполу, чтобы цилиндр покатился». Кто-то бросил в эсера палку, он запрыгал по сцене на одной ноге. Это не предусматривалось инсценировкой, и Митя постучал кулаком по столу.

— Братва, вы не шибко того!..

Сильно прихрамывая, подсудимый отошел подальше от суфлерской будки, загородился скамьей. По рядам для суда передавалась записка. Получив ее, Митя прочел вслух: «Суд идет неправильно, нет защитника». В зале стало тихо. Митя поскреб затылок — кто знал, что поступит такая записка, — и сказал:

— Разобъясняю… А кто возьмется защищать обвиняемого? Буржуев в нашем поселке нет… Разве захочет тот, кто записку послал?! Давай выходи, защищай, дозволяю…

Зрители завертели головами, зашушукались. Блохин ждал, что выступит Химоза, но его в зале не было видно.

— Ну? — спросил Митя. — Нет желающих защищать эсера. Тогда переходим к допросу свидетелей. Хочет дать показание шпалоподбойщик Чураков!

Васюрка оставил на лавке шапку и быстро протопал к сцене.

— Говори только правду! — строго предупредил его Мокин.

— Моя правда настоящая, рабочая, — Васюрка переступил с ноги на ногу, поглядел на Храпчука, который жестами подбадривал его. — Тут все знают, что отец мой умер от того, что приехал с германского фронта отравленный газами и с простреленным боком. Мать моя сколь лет больная. Младший братишка сидит дома раздетый. И кушать нечего. А кругом враги, война не кончилась, до Владивостока народной армии еще долго идти. Как жить будем? Перво-наперво надо добивать белых и японцев. Второе дело — работать с утра до ночи, разруху прикончить. К новой жизни пробиться охота! Товарищ Ленин говорит, что мы, молодые, будем жить при коммунизме. Это же в тысячу раз лучше, чем теперь. А кто нам ходу не дает? Вот, такие типы…

Он показал рукой на приунывшего эсера.