С пером у Карандаша

Так я стал показывать сценки, бьющие по бюрократизму, по формальным отпискам, прикрывающим бездеятельность. Несколько лет играл я сценку про гвозди, которые не мог получить, потому что недоставало одной резолюции. Но потом нашел более острую шутку. Я появлялся на манеже с санками, нагруженными огромной кипой бумаг, Я пыхтел, и было видно, что мне приходится выполнять трудную работу, переваливая бумаги через барьер.

— Карандаш, что ты делаешь? — следовал вопрос инспектора.

— Работаю, — отвечал я, — один за всех.

— За кого — за всех?

— Да они заседают, — махал я рукой по направлению к кулисам, имея в виду бюрократов своего учреждения, — а я резолюции выношу…

Свои шутки я никогда не сопровождал оговорками, зная, что зрители поймут все правильно.

В репризе «Неисправимый» униформисты выносили на манеж большой мешок. В нем кто-то барахтался.

— Что здесь? Свинья? — спрашивал я.

— Хуже, — отвечали мне. — Здесь хулиган.

— Что же вы его в мешок засунули?

— Да нам так надоели хулиганы, что мы решили этого утопить.

— Ну, товарищи, — говорил я, — это никуда не годится!

— Почему?

— Да потому, что вы этак полгорода перетопите…

Иной мог бы сказать, услышав такую реплику, что Карандаш допускает здесь слишком резкое обобщение. Но это не обобщение, а гротеск, преувеличение. Гротеск обостряет отношение зрителей к тому, о чем говорится в сценке. И польза от этого немалая.

В данном случае реприза подействовала на общественность города, где я выступал, гораздо сильнее, чем если бы она сопровождалась обычными оговорками: «в отдельных случаях», «еще бытует» и т. д.

Острая реприза нередко попадала в газету, и это очень помогало в труде, в борьбе сатирика. Нередко мне присылали письма с темами для новых реприз. Вот одно из них…

«Уважаемый Карандаш! …Я заинтересовался вашей сценкой «В магазине». Такие нерадивые продавцы есть и у нас. То, что я увидел, хотелось бы вам описать. Может, вы это сыграете, и тогда наш далекий поселок почувствует вашу заботу…»