С первого взгляда

– Так они не прятались особо, прямо в воротах и торчали. Темнело уже, кому до них было дело, все тусили на полную катушку. Визг стоял такой, что оглохнуть можно было, – равнодушно пожала плечами Воробьева. – Потом этот ушел. Я выехала за ворота. Смотрю, пыль метрах в тридцати над дорогой. Думаю, надо куда-нибудь свернуть, чтобы на глаза не попасться. Мало ли там кто… Оказалось, что ты возвращаешься. Так вот я порулила туда, где «Хонда» черная пряталась. Заглушила мотор. Смотрю, от дома идет вот этот вот, – снова палец нацелился в лоб Снегиреву. – Идет прямиком к тому месту, где девушка в машине сидела.

– Он с ней говорил?

– Да. Она вышла. Они о чем-то говорили. Видно было плохо, темнело уже. Потом он начал рукой махать в ту сторону, куда она потом и поехала. Дорогу ей показывал. Я сдуру тоже за ней следом покатила, когда он ушел. Она впереди медленно так, я следом еще медленнее. Но потом передумала. Кочка на кочке. Вернулась. В ворота заглянула, твоя тачка на месте. Мысли всякие полезли в голову…

– Например, какие? – догадливо усмехнулась Саша. – Что я Дениса по дороге подобрала и привезла к друзьям?

– Приблизительно, – с обидой засопела Воробьева. – Противно…

– Что именно?

– Противно, когда мужчина врет сразу двум женщинам. Обманывал бы уж жену или любовницу, а так… Сразу двоим, это пакостно!

– Врать пакостно всегда, – резонно заметила Саша, поднялась из-за стола и пошла к выходу, успев сграбастать со стола все фотографии. – Все равно кому…

Глава 15

– Вам мама в детстве говорила, что врать – это плохо, это неправильно? Она говорила, что врать плохо все равно кому?

Борис смотрел на подругу подследственного Марина – Александру Степанову и ничего не мог с собой поделать, так она ему нравилась. Где-то в коридоре за дверью маялся теперь в неведении ее супруг, эдакий состоявшийся и благополучный, из тех, которых Борис терпеть не мог, и тоже ничего не мог с этим поделать. Где-то далеко, может, на другом конце города, отдыхалось теперь неплохо приятелю Бориса, по чьей личной просьбе он и принимал теперь у себя в кабинете Степанову. И это, заметьте, в воскресенье. В его личный выходной день. Но…

Но не любил он выходные дни. Ни выходные, ни праздники. Выброшенным временем считал он такие дни, и тоже с этим ничего не мог поделать. А может, и не хотел. Потому и прошли строем сквозь его жизнь Тани, Маши и Наташи, не задерживаясь больше, чем на полгода. Потому что не знал, куда девать себя, когда не работал. Потому что в выходной непременно нужно было заскочить в отдел и что-то там посмотреть или отправить, а может, просто дело полистать. Девочки не понимали. Девочки обижались. Им было невдомек, как их таких – умных и пригожих – можно оставить так надолго в выходной или не поехать с ними на дачу к друзьям в майские праздники. Обижались и уходили. Некоторые возвращались потом, но ненадолго. Он ведь не менялся и привычек своих не менял, и отношения к праздному ничегонеделанию.

Нет, как-то раз попалась ему такая пригоженькая Настенька, что готов был Борис ради нее и принципами своими пожертвовать, и даже съездить с ней куда-нибудь, если она попросит. Когда оказалось, что она тоже очень любит свою работу и не прочь поработать в выходной, Борис обрадовался еще больше. Вот ведь как удачно все складывается, и девочка по душе, и жертвовать ради нее ничем не придется. Все и всегда с пониманием, с мудрой улыбкой.

И прожили они друг с другом в мире и согласии почти год, и прожили бы и дольше в подобном милом неведении, не соскучься как-то раз в воскресенье Борис по Настеньке и не наведайся к ней на работу. А там…

А там вдруг и обнаружилась причина того, что Настенька так любила работать в выходные дни. И причина та была под два метра ростом, носила шикарные усы, золотые часы на запястье и звалась ее начальником.

Роман у них, оказывается, в выходные развивался особенно бурно. Никаких тебе посторонних глаз, дома все с пониманием. Чего же не использовать момент.

Боря тогда дико обиделся. Не за измену, нет. Это была отдельная статья разборок. Он обиделся, что она попрала саму идею фанатичной преданности любимому делу. Посмеялась будто бы и над ним, и над его принципами.

Он не простил, хотя она изо всех сил старалась заслужить прощение. И с тех пор был один. И тут вдруг Степанова в самый разгар выходного дня к нему в кабинет пожаловала. Смотрит потрясающе красивыми глазами так, что душа выворачивается наизнанку. А чего толку ее выворачивать, если за дверью в коридоре ее состоявшийся и преуспевающий, которого он заранее терпеть не мог и ничего с этим не хотел делать.

– Вам, Александра, говорили, что врать нехорошо? – повторил он вопрос, взял стул и сел напротив, почти касаясь своими коленками ее. – Маленькая ложь рождает большое подозрение, так?

– Так, – не стала она спорить, покорно кивая.

– А вы соврали по-крупному, так?

– Так, нет, наверное, – промямлила она, опуская глаза, в которые ему бы смотреть не насмотреться.