С первого взгляда (СИ)

Сознание упрямо вопит — нельзя! Тысячи раз нельзя! Но сердцу плевать. Я уже территориально не в Москве, и в голове осталось только «хочу». Жажду снова прикоснуться к нему, ощутить вкус жадных губ.

— Ремни можно отстегнуть, — врывается в окутавший нас кокон голос стюардессы. Как ушат ледяной воды, одним махом возвращает в горькую реальность. Я, как ужаленная, отскакиваю от Артёма, что, наверное, смотрится крайне странно. Неловко прокашлявшись, отворачиваюсь и ерзаю на сиденье, пытаясь выровнять участившееся дыхание. Пальцы изо всей силы вцепляются в подлокотник сиденья, сжимаясь так, что костяшки побелели.

— Самолет набрал нужную высоту. Время прибытия в аэропорт Стокгольма — тринадцать ноль, ноль. Приятного пути!

В салон постепенно возвращается «жизнь» и звуки: неторопливая возня и гул десятка перешёптывающихся пассажиров, словно кто-то снял невидимый полог тишины. Слышу, как Артём тяжело вздыхает, и краем глаза замечаю, как он откидывает голову на сиденье, потирая переносицу.

— Зачем летишь в Стокгольм? — возвращая нас в более-менее безопасное русло, спрашивает мужчина.

— На форум. Приглашенный гость.

Достаю из сумки плюшевую подушку и протягиваю соседу.

— А ты?

— Угадай, — хмыкает Стельмах. — Спасибо.

— Да уж, чем дальше, тем веселей. Отец же хотел Комарова отправить.

— Тебе бы было спокойней, сиди здесь рядом не я, а Комаров? — картинно заламывает бровь собеседник.

— Шутишь? Терпеть его не могу… — перед глазами сразу вырисовывается фигура противного помощника отца, с которым в свое время меня пытались «свести», и по телу пробегает холодок. Б-р-р. — Уж лучше я потерплю эти четыре часа твое общество.

— Заноза, — машет головой Артём, но замечаю поразительную перемену в выражении лица. Он… польщен и доволен? — Передумал твой батя. Моя кандидатура ему показалась более перспективной.

Мы замолкаем. Я снова отворачиваюсь к окошку, наблюдая проплывающие внизу облака. А в голове так и крутится: опять Стельмах. Везде Стельмах. Лечу в другую страну, и снова он. Либо это судьба, либо ее насмешка. Потому что тело горит от желания. Последний секс с Егором не принес долгожданной разрядки — в голове я видела другого мужчину. От состояния постоянной неудовлетворенности я в последнее время превращаюсь в раздражительную, загнанную белку. Мысль о том, чтобы снова просто переспать с Артемом, снимая напряжение, уже не кажется такой ужасной. Только так я избавлю себя от постоянных мыслей о нем. Точно уверена. Проблема в том, что он меня даже пальцем тронуть не решится. Плавали — знаем. С упорством барана вдалбливает в мою голову мысль: это ошибка. Я же теперь для него не просто дерзкая незнакомая блондиночка, а дочь его друга.

Пока я копаюсь в себе, Стельмах крутит в руках плюшевую подушку и тихо хохочет своим сексуальным грудным смехом, чем и привлекает мое внимание.

— Это ужасная подушка.

— Эй! Не устраивает, отдай тогда.

Тяну руки в сторону соседнего сиденья. Уже почти цепляю заветный предмет, когда Артем ее выдергивает и устраивает на шее. Я же промахиваюсь и утыкаюсь ладонью левой руки мужчине в грудь. Вдоль позвоночника словно пробегает разряд тока, подгоняемый стройными рядами мурашек, а пальчики предательски начинает покалывать, когда чувствую, как под моей ладошкой гулко бьется его сердце. Выдавая с головой.

— Не вяжется в моей голове твой образ с вот этой розовой подушкой, — пожимает плечами мужчина, мастерски делая вид, что ничего не происходит. Хотя уже почти на коленях у него сижу.

— А какая, по твоему, разумеется, скромному мнению, вяжется?

— Белая, — выпалил как на духу.

— Почему?

— Не знаю. Просто ассоциируешься ты у меня с белым.

— Белая и пушистая, как котик? — усмехаюсь, возвращая свое неловкое тельце в исходное положение.

— Как облачко, Лия.

— Да ну тебя, Артем!

Мужчина улыбается и закрывает глаза. Ведь не так уж и плохо у нас получается контактировать, когда откидываем прошлое и всякие лишние условности.

— А я? С каким цветом у тебя ассоциируюсь? — выдает попутчик неожиданный вопрос. Поворачиваюсь к нему, а он серьезно ждет ответ, вот ни капли не шутит, вгоняя меня сначала в ступор, а потом в краску. Что, естественно, не остается незамеченным.

— Да, ладно, Алия Дмитриевна, неужто вы покраснели? — посмеивается негодяй.

— Я вообще-то девушка, Стельмах, и мне положено иногда смущаться.

— А что я сейчас спросил такого, что бы тебя смутило?

— Ты серьезно думаешь, что я днями и ночами прокручиваю твой образ в голове, подбирая цвет? — усмехаюсь и ловлю себя на горькой мысли, что ведь так оно и есть на самом деле. И день и, черт возьми, ночь.

— Я же прокручиваю… — выпалил Стельмах прежде, чем успел сообразить, но взгляда не отвёл. Правдоруб, и это иногда его выдает с головой.

Мне бы сейчас промолчать, но распирает любопытство, заставляя спросить:

— Что ты делал вчера во дворе нашего с мышкой дома? — вполне осознаю: лезу не в свое дело. — Мы гулять выходили вечером, и я видела твою машину у соседнего подъезда, — зачем-то считаю нужным пояснить.