С петлей на шее

Бывают в жизни моменты, когда кажется, что ничто уже не сможет помешать задуманному. Кажется, что если приложено столько усилий, пройдено тысячи дорог, потеряны миллионы душ, то все просто обязательно должно получиться… А сколько выпито горькой воды из придорожных источников, отравленных страданиями и муками. А сколько ночей было проведено без сна, когда смотришь в бесконечную, родную, но такую бездушную пустоту звездного неба и раздумываешь о смерти. Сколько раз палец поглаживал курок, а сердце устало замирало. Ждало своего часа… Но — все! Сейчас ты дойдешь до финальной черты, за которой тебя ждут победа и заслуженный отдых.

Но у слепой Судьбы, коварной, как портовый убийца, что бросается из темноты с кинжалом, свои планы. Ей недостаточны твои потуги, для нее малы твои жертвы. И она, с легкостью опытного шулера, меняет карты в колоде, подкладывая врагу десяток тузов. А сама с холодным равнодушием посмотрит на то, как ты будешь выкручиваться. И плевать она хотела на то, что ты, может быть, захлебнешься и пойдешь ко дну. Ей важна сама Игра, а не результат…

Солнечный день подходил к концу. Снег, по-моему, стал реже, и сумерки не так резко меняли картины окружающего пейзажа. К тому же, будто по заказу, ветер почти утих. Над развалинами, что уже почти не видны под многометровыми слоями снега, повисла тишина. Наши шаги — единственный звук в окружающем нас мертвом мире. Вокруг проплывают заснеженные холмы, могильными крестами на всеобщем кладбище возвышаются скелеты зданий, почти не видные из-подо льда. Где-то вдали тоскливо проревела какая-то тварь. Ее вой был настолько тосклив и зол, что мурашки пробежали по коже, а на руках волосы встали дыбом. По-моему, мне такой твари видеть еще не доводилось. Впрочем, что значат жалкие три года Катастрофы, по сравнению с тем, что может скрываться в «метели»?!

После короткой, но жаркой схватки со «спрутом» осторожность переросла в фобию. Я буквально прикипал взглядом ко льду под ногами, прежде чем ступить на него. А если участок покрыт снегом, старался обойти. Американцы косились, но молчали. Впрочем, Джеймс и сам проявлял повышенную настороженность. Так как он шел в середине группы, старался ступать только по моим следам. И всякий раз выжидал, когда же я пройду вперед. «Метель» кого угодно научит осторожности.

Ветер утих почти полностью. Рваная штора снега поредела еще больше, открывая часть горизонта. Почти впервые за три года после Катастрофы я увидел солнце. Мутный огненный шар на несколько мгновений вынырнул из грязных свинцовых туч, обжег теплом и печалью и скрылся вновь. В скупых лучах солнца ослепительно блеснули багровые звезды на знакомых шпилях. Они обожгли, заставили сердце тревожно и радостно забиться. Ни с чем не спутать гамму чувств, что возникает при взгляде на них: гордость, историческую заинтересованность и политическое отвращение.

— Мы в пяти километрах от цели, командир! — бодро проинформировал Джексон. Американцы смотрели на далекий Кремль, будто воочию увидели победно шагающую по вражеским странам статую Свободы.

Я не ответил. Где-то в глубине души возникло странное чувство. Оно росло, крепло, распрямляло пепельные, пахнущие болью крылья, пока не превратилось в давящее ощущение пустоты. Это новое чувство настолько захватило меня, что я невольно замедлил шаг. Чувство одновременно требовало выхода в сдавленном стоне сквозь зубы и обязывало задавить его в глубине, в зародыше. Именно таким и должно быть настоящему предчувствию беды.

Я оглянулся. Восторг и тихий ужас одновременно морозом скользнули по коже, и я едва сдержал дрожь.

Мы шли по холму. И в дырах снежного савана отчетливо было видно почти весь путь, что мы прошли. Величественный некогда город предстал в развалинах. Сплошное кладбище. Могилы надежд и несбывшихся желаний, непрожитых жизней и неродившегося счастья. Багровые солнечные лучи осторожно скользнули по заледенелому насту, по обугленным развалинам, по ледяной пустыне…

Словно устыдившись быстро меняющегося мира, снежная туча вновь укрыла солнце, и тьма милостиво набросила пелену неведения. Но мрачное чувство причастившегося к тайне человека по-прежнему ярко цвело в душе. Сидя в Гарнизоне, в глубокой яме, с трудом приспособленной для жизни, понимаешь, что произошло. Но истинный масштаб Катастрофы предстал только сейчас, когда я своими глазами увидел Москву с высоты.

Я поспешно отвернулся, стараясь унять постыдную дрожь в руках. Заставил себя сделать шаг, усилием воли выбрасывая страшную картину из головы. Должно быть, это ужасно, вот так наблюдать настоящий конец света. И только сейчас, увидев ледяную пустыню, я внутренне согласился с Джексоном — настал Армагеддон. Все те мысли, наивные надежды, что трусливо лелеяли мы в Гарнизоне, будто скоро прибудет помощь, чтобы всех нас спасти, сгнили в своей несостоятельности. Мир действительно умирает…