С Потомака на Миссисипи: несентиментальное путешествие по Америке

Не помню, как это произошло, с чего началось, но разговор сосредоточился на личности некоего Карлоса Марсело, главы организованной преступности в Батон-Руже и, кажется, во всей Луизиане. Наши хозяева наперебой, кто с возмущением, кто с восхищением, рассказывали о проделках Марсело, безнаказанно обирающего весь штат. Я поинтересовался, почему же нельзя найти управы на этого гангстера, если все его преступления столь хорошо известны властям.

— Мы знаем, что это он, но не можем накрыть его. Нет доказательств, никто не хочет быть свидетелем, показывать против Марсело. Затеяв дело против него, мы лишь еще больше опустошим нашу казну, увязнув в судебной волоките, так и не выиграв ее, — ответил главный тюремщик Луизианы Фелпс.

Сидевший рядом со мной судья Дэниелс недовольно пробурчал:

— Не нашим следователям-мужланам тягаться с адвокатами Марсело — гарвардскими профессорами права. Кстати, некоторые из них тоже гангстеры, вернее, наследники гангстеров. Сейчас среди королей преступного мира распространилась мода посылать своих детей в Гарвардский и Йельский университеты, самые дорогие и респектабельные в Америке, учиться на юристов. Весьма надежное помещение капитала, скажу я вам. Свой своего надежнее защищает.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что секрет неуязвимости Карлоса Марсело не только в умении заметать следы, терроризировать свидетелей и нанимать дошлых адвокатов. Он пустил настолько глубокие корни в легальный бизнес штата, что вырвать их из луизианской земли местной Фемиде уже не под силу.

— Добавьте ко всему этому еще и то, что недавно Марсело выдал свою дочь замуж за племянника нашего губернатора, — шепчет мне всеведущий судья Дэниелс.

Я понимающе киваю головой, а про себя вношу поправку в структуру власти Луизианы: к нефтяным концернам, баронам прессы и пожизненным федеральным судьям приплюсовываю королей организованной преступности. Получается на первый взгляд странная, разношерстная, но весьма теплая, веселая компания. Недаром еще Максим Горький говорил, что банкир родит бандита. Сейчас в Америке все чаще случается наоборот. Впрочем, от перемены места слагаемых сумма ущерба, наносимого ими обществу, не меняется или, что вернее, увеличивается, возрастает…

Воспользовавшись паузой в бурных прениях по поводу юридической непотопляемости Карлоса Марсело, я спрашиваю мистера Фелпса, имеются ли в подведомственных ему тюрьмах политические заключенные.

— У нас в тюрьмах сидят тупицы и хитрые, черные и белые, бедные и богатые, но политических заключенных среди них нет, — отвечает мистер Фелпс. В голосе главного тюремщика Луизианы явно звучат нотки гордости за разнообразие переданной на его попечение клиентуры.

— А есть ли у вас заключенные, которые считают себя политическими? (Эти два вопроса именно в таком порядке я задавал затем всем «заинтересованным лицам», с которыми мне довелось встретиться в ходе «тюремного турне» по Соединенным Штатам. Получился весьма любопытный, хотя и кустарный, опрос общественного мнения, вернее надзирательско-околоточного, на тему о правах человека в Америке.)

— Таких хоть пруд пруди. Люди, попадающие за решетку, обычно начинают фантазировать. Вы вскоре сами в этом убедитесь. Буквально все заключенные будут уверять вас, что это система толкнула их на преступление, что это система не оставляет им иного выхода.

— Но если судить по социальному и расовому составу ваших подопечных, то так оно и есть на самом деле.

Почувствовав, что атмосфера накаляется, судья Дэниелс решил остудить ее шуткой:

— У нас в тюрьмах есть политиканы, сидящие за уголовные преступления, но нет уголовников, сидящих за политические взгляды, — сказал он.

Раздались нестройные, вежливые смешки. Пытаясь попасть в тон, сострил и мистер Фелпс:

— Вы говорите — политические заключенные. Чепуха, фантазия. Я знаю одного заключенного, который утверждает, что он супермен. Но это еще надо доказать, говорю я ему. Если ты супермен, то почему не можешь перелететь через тюремные стены? То же самое и с так называемыми политическими.