На этом закончилось наше хождение по лабораториям — от фальшивых чеков до подлинного оружия. Словно все общество наживы и насилия промелькнуло перед нами в срезе под микроскопом. От фальшивых чеков до подлинного оружия…
Знаменитую картотеку ФБР, где хранится уникальная коллекция отпечатков пальцев, нам почему-то не показали. Быть может, гид исходил из того, что все мы так или иначе уже побывали там и даже оставили свои визитные карточки. Впрочем, почему «быть может»? Мистер Хоув прямо так и сказал:
— Не исключена возможность, что в этой картотеке имеются и ваши отпечатки пальцев.
Произнося эти слова, он обворожительно и лукаво улыбался, давая понять, что шутит. Но шутка, по-видимому, стереотипная — ведь мы были у мистера Хоува не первыми и не последними — успеха не имела. И вполне понятно почему. Кстати, на диаграмме, разъясняющей функции картотеки, значилось, что ко дню нашего посещения штаб-квартиры ФБР число карточек с отпечатками пальцев составляло 197 171 242. Согласитесь, что это весьма недурно для государства с двухсотпятнадцатимиллионным населением.
После того как мы вдоволь нагляделись на диаграмму, внушавшую почтительный трепет своей цифровой всеохватностью мистер Хоув погрузил нас в два просторных лифта и повез в подвальное помещение, где расположены музей и стрельбище.
Музей напоминал рекламные щиты кинотеатров Бродвея и 42-й стрит. Те же персонажи, те же имена, но только без кавычек. Аль-Капоне, Датч Шульц, Бонни и Клайд, кровавая мама Бэркер, Бэби Фейс и, разумеется, гуверовский фаворит Джон Диллинджер. Ему отведен целый стенд. Вот сигара, которую не успел докурить гангстер. Вот револьвер, который он не успел разрядить. Вот его очки. А вот канотье с аккуратно подклеенными полями. Они сломались, когда Диллинджер рухнул на тротуар, прошитый пулями детективов. А вот, наконец, и его пуленепроницаемый жилет.
— В ту роковую ночь Диллинджер был без жилета. В Чикаго стояла страшная жара — 102 градуса по Фаренгейту, — говорит с непонятной ноткой грусти в голосе мистер Хоув.
Как видно, даже прославленные гангстеры не всегда делали погоду. Иногда случалось наоборот.
Музей ФБР — это далеко не только история. Это еще и злоба дня, в первую очередь политическая. Вот, например, стенд, на котором красуются фотографии «десятка разыскиваемых» — наиболее опасных преступников. Но почему на стенде не десять, а одиннадцать фотографий? Быть может, я обсчитался? Пересчитываю. Нет, одиннадцать. Что за чертовщина! Обращаюсь за разъяснением к мистеру Хоуву.
— Да, вы правы. На стенде одиннадцать фотографий. Традиция нарушена по личному распоряжению директора ФБР. Нарушена для лидера «Черных пантер» Рэпа Брауна. Он весьма опасный преступник, хорошо вооружен и способен оказать ожесточенное сопротивление. Вот мы и сделали для него исключение, — с готовностью просветил меня фэбээровский Вергилий.
Стенд под пышным названием «Преступление века» повествует о деле супругов Розенберг, ставших жертвами судебной расправы. Их посадили на электрический стул по обвинению в краже атомных секретов.
— Так значит, если бы не они, русские не могли бы создать свое ядерное оружие? — спрашивает гида техасец в клетчатых шортах и желтой спортивной рубахе.
— Разумеется, нет, — отвечает без промедления и без тени сомнения мистер Хоув.
Блажен, кто верует.
Кстати, в том сезоне в театре «Мюэик бокс» на Бродвее шла пьеса Дональда Фрида «Расследование» — о деле Розенбергов. Пьеса не только художественное, но и документальное опровержение виновности Джулиуса и Этель. Она полностью построена на материалах судебного разбирательства. Актеры Энн Джэксон и Джордж Гриззард, игравшие супругов Розенберг, рассказывали мне, что раньше и они верили в их виновность. Но, проникнув в духовный мир своих героев и изучив все обстоятельства дела, они переменили мнение…
И еще один экспонат музея — стенд под названием «Портрет шпиона». Он посвящен легендарному советскому разведчику полковнику Рудольфу Абелю, «мастер-шпиону», как называл его с оттенком непроизвольного восхищения в голосе наш гид…
Туристский маршрут по ФБР имеет четко разработанную драматургию. Все время вас держат в напряжении, которое возрастает от комнаты к комнате, от этажа к этажу. Взлеты и падения лифтов нагнетают нервическую аритмию, бесконечные коридоры создают чувство потерянности. Вам словно внушают мысль о том, что невозможно укрыться от всевидящих глаз и всеслышащих ушей ФБР. В ваши вены вместе с героином страха как бы вливают глюкозу благонадежности. И, наконец, под занавес раздаются выстрелы. Это катарсис. Но после него разрядка не наступает, ибо разряжаются магазинные коробки, а не нервы. Звуки выстрелов преследуют вас даже после выхода из здания ФБР, и невольно хочется ощупать свое бренное тело, ущипнуть себя за щеку, убедиться, а жив ли я еще?
Полигон, оборудованный в подвальном помещении ФБР, напоминает длинную бетонированную кишку. Он больше похож на камеру пыток, чем на стрельбище. Драматургия маршрута как бы заводит вас в тупик, из которого кет выхода. Разве что на тот свет?